– Что вы все с этой любовью носитесь? Вон, живут люди несколько лет, – и где эта любовь потом? Детей навалом и скандалы каждый день.
– Умница! Степан, ты умница! Жене твоей повезет, если задаваться не будешь. Ты говоришь про любовь, а думаешь про телесные удовольствия. Переспят друг с другом, думают потом: «О! Нам было хорошо, значит стоит пожениться…» А чем я физиологически отличаюсь от той же Лариски, которая на тебя молится? Ну и получай ты с ней удовольствие.
– Что же в сексе плохого?
– А что в нём такого хорошего, что его непременно нужно ставить во главу угла? Есть понимание, уважение, восхищение человеком, наконец. Можно забыть человека, которым восхищаешься? Ась? За мной почему ходишь? Я для тебя как небожитель, потому что меня по телевизору показали, да?
– Что ты так резко?
– Когда? Ты мне так всё точно расписал, почему меня любишь, а я, понимаешь, не могу этого объяснить. Я знаю, что восхищаюсь Максом, потому что он талант, я хочу видеть, как он растет, помогать, приносить ему кофе к компьютеру, когда он работает. Но я никак не могу объяснить, за что я его люблю. Ты знаешь, как я соскучилась по его заиканию?.. – Ольгин голос дрогнул, а она сама замолчала, не в силах говорить. Степан терпеливо ждал, пока она справится с накатившей скорбью и комом в горде. – Да, наверное, ты прав, можно объяснить, но не так, как ты, сходу, быстро… Не обижайся на меня, пожалуйста, я сама себе не принадлежу.
– Морочишь ты мне голову, всё понятно, – Степан поднялся, поправил ремень на брюках.
– Я? Я хочу, чтобы ты мне был хорошим, настоящим другом, который всё понимает, а ты обижаешься, – Ольга тоже встала.
– Когда уезжаешь?
– Сейчас тебе скажу – завтра вся деревня ко мне придёт.
– Понятно. Друг, говоришь, хороший нужен? – Степан сделал глубокий вдох и повернулся уйти.
– Ну да, проще обидеться, чем попытаться понять. Машина придет через дня три. Тогда и уеду. Только не спрашивай, куда. Всё равно не скажу. Даже тётя Люда не знает.
– Ладно, партизанка, я приду проститься. Пока, спокойной ночи!
– Спокойной ночи! – с облегчением попрощалась девушка. – Степан!
– Что? – молодой человек с готовностью повернулся.
– Спасибо за всё. Я это ценю. Мне всегда везло на друзей. Потом, когда я… всё забудется… я позвоню тебе, помогу, чем смогу.
***
Тетя Люда доела суп и отставила тарелку в сторону. Вася до сих пор ковырялся, откладывая варёную морковку и лук на край тарелки.
– Ну и чего ты сегодня все перебираешь? – мать неодобрительно наблюдала за процессом. – Правильно люди говорят, что ваши компутеры портят аппетит.
– Ма, правда, невкусно. Ты вообще последнее время готовишь как-то не так. Дай соль, пожалуйста. Как ты сама это ела?
– Я вообще вкуса еды не чувствую, волнительно мне, и кошки на сердце скребут. Как мы туда поедем, когда везде пожары? Приедем, а дома-то нету – сгорел.
– Мам! Не говори глупостей! – Вася посолил суп, попробовал и отодвинул тарелку. – Всё равно не вкусно.
– Картошечку будешь?
– Давай. А я хочу уехать: дом классный, там даже бассейн есть. Знать бы только, где это.
– Узнает Лёлька, что ты разболтал всё репортерам, вот получишь! – мать погрозила мальчику ложкой, – будет тебе бассейн.
– Ничего, пусть этот придурок знает…
– Василий! – тётя Люда стукнула по столу, – следи за языком!
– Всё равно он придурок: я бы не отпустил Олю.
– Так в больнице же он, что ты возводишь поклёп на бедного парня? Тебе же Лёлька сказала, что раньше, чем через две недели, его не выпишут.
– Уже третья неделя пошла, сентябрь на носу, чего он не чешется? Уедем – никогда не найдёт… пока очухается.
– Тихо! – мать стала собирать ненужные тарелки со стола, – чай принесу.
В дом вошла Ольга, поправляя мокрые после умывания пряди волос:
– Еле выпроводила. Женился бы уже на своей Лариске…
– Степан-то? – тётя Люда поставила чайник на стол, – видный парень, сейчас таких в деревне мало – все в город уехали.
– Я же сказал, что невкусно, – Вася кивнул матери на отставленный девушкой суп, пододвинул к Ольге тарелку с молодой вареной картошкой, – бери.