– Не хочу я ничего: душно, – Ольга вздохнула и взялась за чай.
– О чём вы там со Степаном говорили? – полюбопытствовала женщина.
– О ерунде всякой, обижается он... Кстати, – Ольга достала из письменного стола тетрадь, подсела ближе к мальчику, – посмотри, что я нашла, когда перебирала бумаги.
– Что это?
– Библия для народа. Шучу, конечно. Так одна моя однокурсница обозвала мою тетрадку. Ты мне одну подарил, а я тебе взамен – свою даю. Я записывала сюда понравившиеся мысли, стихотворения. Вот послушай: «Женятся не для того, чтобы думать только друг о друге, но чтобы совместно выполнять обязанности, налагаемые жизнью общества, умело и разумно вести хозяйство, хорошо воспитывать детей. Влюблённые думают только друг о друге, непрестанно занятые лишь собою и умеют только одно – любить. Супруги должны выполнять столько обязанностей, что этого недостаточно. Ни одна страсть так не обольщает нас, как обольщает любовь, – её неистовую силу принимаешь за признак её долговечности…» Как тебе? Это Жан-Жак Руссо. Эх, если бы люди внимательно его читали…
– Что ж теперь, браки нужно создавать по расчёту, а не по любви? – тётя Люда прислушалась к цитате.
– Нет, нужно умело сочетать любовь и расчёт, – Ольга перевернула страницу назад. – Вот, ещё: «…Стоит любви проститься с честью, и она лишается самой большей своей прелести; дабы чувствовать всю цену любви, сердцу надобно восхищаться ею и возвышать нас самих, возвышая предмет нашего чувства. Лишите её идеи совершенства, и вы её лишите способности восторгаться; лишите уважения, и от любви ничего не останется…»
– Непонятно, но красиво, – заметил Вася, – дай, посмотрю, что ещё есть.
– Мал ещё всё понимать, – Ольга взлохматила волосы на голове подростка.
– Действительно, «библия»: чего тут только нет. Это лучше, чем моя тетрадь.
– Сравнил тоже! Я же воровала чужие мысли, а ты создавал.
– Мам, послушай:
Я слышал ночь: как шлейф её шуршал
По мрамору дворца.
И свет небесных стен её мерцал
На платье, как пыльца…
Генри Лонгфелло. Супер, мне бы так научиться…
– Научишься. Чего бросил-то читать? – тетя Люда, подперев голову, внимательно слушала сына.
– Сейчас, а вот ещё:
В святыне сердца сокровенной
Чем я живу,
Я ни за что во всей вселенной
Не назову…
– Зачем вам имя? – продолжила Ольга. – Прозвучит вам,
В нём звук пустой;
Но этот звук моим молитвам
Огонь святой…
Но я люблю, любовь скрывая,
Пока живу.
И это имя, умирая,
Не назову.
Альфред де Мюссе, перевод Курочкина. Мое любимое, когда-то было…
Весь вечер они читали стихи, афоризмы, войдя в азарт и соревнуясь в искусстве выразительного воспроизведения мыслей автора.
***
Это вошло в привычку: Ольга лежала с закрытыми глазами и беспрестанно ворочалась с боку на бок, вперемешку с разными мыслями мечтая о рассвете. Тетя Люда, спавшая в этой же комнате, то начинала тихо похрапывать, то затихала, просыпалась от скрипа другой кровати – и снова возобновляла сопение. Девушка слушала эту душную тишину и только переворачивалась на другой бок, не отвечая на полусонные вопросы: «Ты чего опять не спишь?» – чтобы окончательно не разбудить крёстную.
Не выдержала пытки и, дождавшись очередного приступа лёгкого храпа, осторожно встала, закутавшись в покрывало, вышла из комнаты, нащупала на письменном столе фонарик, стараясь не выдвигать ящик полностью, вытащила из него журнал и крадучись вышла на крыльцо. Не чувствуя, что Вася точно так же не спит и в тёмноте смотрит ей в спину.
Усевшись на ступеньках, девушка включила фонарик и направила его на журнал, раскрыла и стала перебирать сокровища – вырезанные из прессы разные фотографии Макса-Артура. Самая яркая и большая находилась в развороте журнале. Перебрав мелкие, Ольга наклонилась над фотографией, нежно поцеловала лицо и опустила на него своё:
– Максик мой, Артурушка… Как же я тебя люблю, как мне тяжело без тебя, если бы ты знал… Я скоро, совсем скоро уеду, и никто больше меня не найдет. Даже ты. Как бы я хотела оказаться с тобой рядом, солнышко моё… Но нельзя, нельзя… Я обещала, а обещания нужно держать… Но ты не думай, я буду любить тебя, никогда не забуду… Дура я была, надо было согласиться и сбежать ещё тогда… – она тихонечко заплакала, не отнимая лица от фотографии.