— Если кто-то случайно оставит ключи от судна, а еще кто-то ими воспользуется, я могу об этом и не узнать. Судно возвращается целое и невредимое, и все отлично. Откуда мне знать, что им пользовались?
— Ладно, заметано, — сказал Джимми.
Ему уже сорок два года, подумал Ларкин, а он выглядит как жирный испанец, одежду покупает на распродажах со скидкой, как сопливая шпана. «Заметано»! Господи Иисусе!
— Тогда мы ее подхватим ночью, сечешь?
— Если я ничего не буду об этом знать, — ответил Ларкин.
— Но ключи останутся в одной из твоих «сигарет»?
— Весьма возможно, что их оставят там по ошибке.
— Ладно, я усек.
«Усек»! Господи!
Они продолжали сидеть на солнышке, потягивая пиво.
— Я слыхал, ты одну шлюху разыскиваешь, — возобновил разговор Джимми.
Ларкин только глянул на него.
— Проститутку из Майами, — как ни в чем не бывало продолжал Джимми.
Ларкин молчал.
— Сперла у тебя часы, — сказал Джимми.
— Откуда ты узнал? — не выдержал Ларкин.
— Ты помнишь Джеки? Джеки Паскони, у него мать держала кондитерский магазинчик, когда мы еще мальчишками жили в Нью-Йорке. Ну? Джеки? Паскони? У которого брата зарезали в Аттике? Не помнишь Джеки?
— А что с ним такое?
— Он иногда работает, то есть работал на того парня, которого застрелили в воскресенье. Еврейчик, я забыл его фамилию. Джеки кое-что делал для него в Майами.
— Что он делал?
— Да так, высматривал, вынюхивал. Вроде осведомителя, только не по-настоящему, потому что не для полицейских, а для этого еврейчика, частного сыщика, не могу вспомнить, мать его за ногу, как его звали, ну не могу сейчас!
— Самалсон, — подсказал Ларкин.
— Да, правильно, Самуэльсон.
— Ну?
— Ну, я встретил его случайно на собачьих боях, он мне рассказал, мол, твой брат нанял частного сыскаря, чтобы разыскал шлюху, которая поперла у него золотой «Ролекс». Это он мне рассказал.
Ларкин глядел на Джимми и молчал.
— Так это правда? — спросил Джимми. — Нагрела тебя на пять долларов да еще сперла «Ролекс»?
— Я ей ничего не заплатил, — ответил на этот раз Ларкин. — Я даже не знал, что она проститутка.
— Но часы она прихватила.
— Да.
— Взяла и ушла с ними?
— Они лежали на тумбочке.
— А ты что, дрых тем временем?
— Да.
— Это уже утром было?
— Да.
— Ты проснулся, а ее нет?
— Да.
— И часов нет.
— Да.
— Так какого лешего ты нанимал сыщика? Почему ко мне не обратился? Я тебе родной брат, помог бы.
— Понятно.
— Лучше, чем обращаться к вонючему сыщику, это уж точно. Тем более что его шлепнули.
— Ладно.
— Ты думаешь, она могла это сделать?
— Я знаю, что это она, — раздраженно сказал Ларкин.
— Пришила его? Право слово?
— Нет, я думал, ты про часы.
— Про часы, ясное дело. Но ты не считаешь, что она убила сыщика?
— Хрен ее знает, что она еще сделала!
Одно он знал наверняка: она украла у него часы. Знал он и еще кое-что, о чем не сказал даже Самалсону и ни в коем случае не собирался сообщать брату. И вообще никому. Никогда. Шлюшка поганая! Ларкин все так же сидел на фордеке надраенной до блеска яхты, и его толстый братец Джимми Ноги-Бухгалтер в своем костюме из полиэстера по-прежнему торчал рядом с ним на палубе, но думал Ларкин вот о чем: что, если девка и в самом деле прикончила Самалсона? Предположим, он подобрался слишком близко? Предположим, она знала, что это посерьезнее солидного золотого «Ролекса», нечто такое, из-за чего хорошенькое девичье личико может неузнаваемо измениться. Предположим, Самалсон установил, что она водит компанию с тем, кому ни к черту не нужна болтовня о его исключительных сексуальных качествах. Самалсон установил, а она это уловила. Все возможно. Отчаянные люди способны на отчаянные поступки.
— Хочешь, чтобы я это дело разнюхал? — донесся до него словно откуда-то издалека голос брата.
— А? — спохватился Ларкин.
— Хочешь, чтобы я разведал, как до нее добраться? Чтобы шарахнул ее по башке и вернул тебе твои часы?
— У тебя и своих дел полно, — ответил Ларкин.
— Да нет, я сейчас не слишком загружен. Так хочешь или нет?
— Я хотел бы найти ее.