Чудовищный акцент человека на другом конце провода свидетельствовал скорее всего о том, что начинал он свой путь на банановой плантации на Кубе с двадцатью пятью центами в кармане.
— Сонди Хеннингс? — переспросил он.
— Да, — ответила она. — Мартин Клемент попросил меня позвонить вам.
— Ax, si,[37] — сказал он.
— Это Эрнесто?
— Si.
Без фамилии. Мартин не сообщил никаких фамилий, а она не спрашивала. Ее не интересовало, сколько ее имен и фамилий он знает, черт с ними, Сэнди — это липа и Дженнингс тоже.
— Я слышала, что вы хотели бы приобрести хороший фарфор.
Мартин велел ей именно так сказать по телефону. Хороший фарфор. Чепуха какая-то, подумала она. Так же считал Эрнесто. Доминго растянулся на кровати и рассматривал июльский номер «Пентхауза».
— Совершенно верно, — ответил Эрнесто.
— У меня четыре тарелки, которые могут вас заинтересовать.
— Какие они?
— Мне говорили, что они изготовлены в тысяча восемьсот девяностом году.
— Девяностом?
— Да, в девяностом.
Никого этим не одурачишь, думала она. Мы говорим о девяностопроцентном кокаине, оба понимаем это, и точно так же поймет любой, кто подслушает.
— Какая цена этих тарелок? — спросил Эрнесто.
— Семьдесят пять долларов. За четыре тарелки я хочу получить триста долларов.
— Очень дорого.
— Сколько бы вы предложили?
— Пятьдесят.
— Тогда до свидания.
— Подождите минуту, — попросил он.
Разговор прервался, слышны были только помехи на линии.
Дождь возобновился.
Она почти видела, как медленно поворачиваются колесики у него в мозгах и цепляются одна за другую шестеренки, но не знала почему.
Может, он обдумывает более реальную цену? Пятьдесят — это просто смех. В ее профессии такие штучки происходили сплошь да рядом. Говоришь: сто за час, он начинает торговаться, предлагает шестьдесят или даже сорок. Ты желаешь ему всего хорошего и поворачиваешься спиной, но он тебя останавливает: «Минуточку».
Правда, там пауза куда короче. Она ждала.
— Где вы взяли эти тарелки? — раздался наконец вопрос.
Вопрос совершенно дурацкий. Пыхтел, пыхтел — и надумал.
— Это нелепый вопрос, — сказала она. — Где вы берете ваши деньги?
— Мои деньги — это деньги из Майами.
— Оттуда же и тарелки.
— Вы получили их в Майами?
— Послушайте, вас устраивает цена по семьдесят пять за тарелку?
— Нас они могли бы заинтересовать. Но мы хотим быть уверены, что их качество высокое. — Пауза. — У кого вы взяли их в Майами? У людей Ординеса?
Он высказал все это на чудовищном английском языке, но Дженни его поняла.
— Вы задаете слишком много вопросов, — сказала она. — Я вешаю трубку.
— Нет-нет, пожалуйста, por favor, нет, не делайте этого, señorita. — Снова пауза. — Если мы предложим шестьдесят?
— Мало.
— Можем мы обсудить вопрос при личной встрече?
— Нет.
— Хотелось бы увидеться с вами лицом к лицу.
— Увидимся при передаче товара. Прежде всего нам надо установить цену. Этого хочет и мистер Клемент. Он получает семь с половиной процентов.
— Нам?
— Что?
— Что значит «нам»?
— Моему партнеру и мне.
— А кто ваш партнер?
— А ваш? — Дженни повесила трубку.
И немедленно позвонила в «Весну». Когда Клемент подошел к телефону, сказала:
— Что это такое? Ловушка?
— В чем дело? Нет. Что случилось?
— Ваши люди задают слишком много вопросов. Я хочу договориться о цене и все. Никаких вопросов.
— Сколько вы хотели бы получить реально?
— Без трепотни?
— Ваша цена?
— Шестьдесят пять. И не торговаться.
— Я им скажу.
— Четыре. Вам остается семь с половиной.
— Понимаю.
— Я хочу покончить с этим не позже, чем через пять минут.
— Попытаюсь.
Через пять минут она позвонила снова.
— Они согласны на вашу цену, — сказал Клемент. — Ждут вашего звонка.
Дождь начался так внезапно, что все, кто сидел на веранде, были захвачены врасплох. Только что ярко светило солнце — и вдруг дождь, хлещет так, что брызги летят во все стороны. Посетители спешили прихватить с собой стаканы с напитками и свои сумки, испытывая то моментальное чувство товарищества, которое возникает во время внезапных катастрофических происшествий или неожиданных радостных событий. Крики удивления, смех, звук отодвигаемых стульев, беготня — и скоро на веранде остались только пустые столики, на которых хлопали от ветра мокрые концы белых скатертей, и стулья, стоически мокнущие под дождем.