Первая сестра:
Ах, не болтай, за разговором
проходит время, а тебе
работать надо. Поприлежней!
А ну–ка! Отпусти подол!
Золушка:
Коль я служить тебе должна,
при этом рук не прилагая:
то в чём же состоит мой долг?
Будь мысленный полёт мой долг,
могла б служить тебе без этой
грязью запачканной руки.
Тебя тоской я б одевала,
тоской служила бы тебе.
Изрядно нежною служанкой
я сердце сделала б своё,
и всю готовность отдала бы
тебе — готов ли твой приказ?
Первая сестра:
Ох, замолчи, никто не в силах
такую чушь выслушивать.
Золушка:
Никто не в силах — да, конечно, —
но мой язык летит вперёд,
вслед за рукой, и задыхаясь,
язык с рукой, служа, спешат.
Соскочит слово с губ — тотчас
начнёт дразнить пустую руку,
рука в себя заманит слово,
чтобы свой труд обогатить,
как будто бы у слов есть руки.
Рука и слово обнялись,
сроднившиеся впредь навеки.
Первая сестра:
Лентяи оба. Ты сама,
хозяйка им, лентяйка тоже —
пинками нужно погонять.
Ступай.
Уходит.
Золушка (кричит ей вслед):
Дай мне пинка!
Наверху, на галерее, появляется принц:
Не знаю, как я угодил
вдруг в сказку; попросил я лишь
напиться, как охотник просит;
покои эти таковы,
что меркнет глаз, душа не внемлет,
воображение молчит.
Сиянье раздвигает стены,
роняет розы аромат,
как светлый дух, ко мне подходит
и под руку меня берёт.
Как зачарованный стою.
Стеснились чувства; но опять
пространство тесноту сменяет,
и вздрагивает потолок,
и под ногой танцует пол.
Куда попал я? А, внизу,
я вижу, происходит что–то.
Чтобы то ни было, пойду,
вмешаюсь в жизнь, хоть и чужую.
Золушка:
Что за манер меня кружит
вокруг себя кружным манером,
и превращает в фальшь манеры
мои, и сердцем бьёт в бильярд!
Словно в игре катятся чувства,
бильярдным шарикам подстать.
Держать в руках я их должна бы,
но я запуталась в игре.
Меня пугает это, но
и делает чуть–чуть смелей.
Пусть я смеюсь — но этот смех
мне не до шуток; только вот
от этого ещё смешней!
С моей судьбою плохи шутки,
но — смехотворная судьба —
сама беда судьбе смеётся,
ведь всё ж моя судьба — беда.
Нет, я не плачу, чтобы смех
у горя и нужды не вызвать.
Сама их лучше высмею
как трогательный пустячок.
Поплакать время ещё будет,
когда на мой печальный счёт
заплачет само время.
Принц (перегибается через перила):
Быль
ты или сказка, девушка?
Дотронься я до рук твоих
и припади к твоим ногам,
не испаришься ль в дуновенье?
Скажи, прошу, прекрасный сон
мне снится или просто грежу?
Золушка:
Я Золушка. Глядите сами,
грязь на подоле, господин,
о том расскажет лучше слов.
Принц:
Ты ангел; нежность смущена
звучанием и смыслом слов,
но исподволь лепечет мне,
что ангел ты.
Золушка:
О нет, я врунья,
и взбалмошна; но знать хочу,
кто вы?
Принц:
Ответить не могу,
коль скоро на вопрос вопросом
ты отвечаешь; промолчу.
Золушка:
Вы можете не говорить,
и так понятно, что вы — принц,
сын короля, заметно это
по вашей внешности, без вести
пропавшей в наших временах.
Накинута на ваши плечи
из горностая мантия,
у вас в руках копьё и меч;
теперь никто так не одет,
мне кажется. Хотя, быть может,
я ошибаюсь; но что вы —
сын короля, это наверно.