Король:
Порядком надоело. Сын,
пойдём домой.
Принц:
Нет, здесь мой дом.
Каждый момент я ощущаю
как поцелуй, и щёки мне
ласкает времени теченье,
и аромат мне полнит грудь.
У времени вишу на шее,
и время ластится ко мне.
Нет, я отсюда не уйду.
Король:
А если я тебе велю?
Принц:
Здесь твой приказ и власть бессильны.
Я связан словом, но другим.
Другая сила мне велит
твоих не слышать повелений.
Прости, отец, теперь во мне
проснулся молодой протест;
ты тоже был когда–то молод
и знаешь, что я говорю.
Я жду, когда проснётся жизнь.
Король:
Я тоже жду. Однако, это
ещё не значит, что прощу
тебе бессовестные речи.
Принц:
Прощать так бесконечно сладко,
попробуйте всего лишь раз,
я думаю, наверняка,
меня простите вы.
Король:
Куда там!
Принц:
Попробую забыть, что мне
так странно, чтобы сам умолк
ход ожиданья и вопрос
свой замысел укрыл. Я здесь
стою в таком любимом месте,
что грех бы мне не подождать.
Одна лишь мысль меня пугает:
куда пропала Золушка?
Что, если не придёт она,
забыв, куда принадлежит
её предрасположенность?
Пусть это маловероятно,
но всё же не исключено.
Возможность — это целый мир,
и мне почти непостижимо,
что происшедшее уже
было возможно; это мне
не представляется возможным.
И значит, то, чего понять
было нельзя, есть то, что раньше
было возможным. Что ж, пускай.
Пусть в толк я это не возьму,
возьму себя скорее в руки;
мужчина должен честь беречь.
Но сколько страха в этой чести,
и какова её цена?
Нет, лучше стану я рыдать
о том, что случай–шаловник
меня обходит стороной,
и стану думать, что другой
причины нет. Проказный случай.
Король:
Боюсь, пока я здесь сижу
в бездействии, что–то не так
могло в моём стать государстве.
Я попускаю беспорядок;
но близкий сказочный конец
дразнит меня и тянет; после
я стану вновь порядка бог.
Правленью тоже нужен сон,
отец закона иногда
тоже всего лишь человек.
Принц:
Я б лучше вовсе не дышал,
чтоб лучше слышать шаг её.
Но поступь у неё легка
так, что само предчувствие
не замечает ничего,
когда она подходит ближе.
О, подойди она сейчас
к моей алкающей душе,
от напряжения рвущей жилы,
пытаясь близость ощутить!
С любовью рядом быть приятно,
но как груба бывает злость,
нагло ворвавшаяся в близость.
Вот если бы приятности
насильно пробирались в близость —
такой любви желал бы всяк.
Однако ж, так любовь себя
не проявляет. Молчалива
любовь и склонна забывать,
и громких звуков не выносит,
пронзительных, как фальшь сама.
Любовь богата, и слова
ей не нужны, чтоб о себе
напоминать: ужасно, страшно,
кошмарно далеко она
уйти бы не смогла отсюда.
Живое чувство говорит
об этом мне. Пусть в ожиданье
меня терпенье не покинет —
только об этом и молю.
Решил я ждать, и решено,
как если б так решил приказ.
Влюблённые ждут с наслажденьем;
мечтанье о возлюбленной
переворачивает время.
И что есть время как не брань
нетерпеливости, теперь
умолкшая? Но блеск я вижу?
Спускается с галереи вниз по лестнице.
Король:
Я ничего не понимаю.
Зачем я здесь совокупляюсь
с бездельем? Для совокупления
я слишком стар уже. Меня
разум клянёт, и пальцем тычет,
со смехом глядя на меня,
но разве этим здесь поможешь?
Я стар, и значит, в полном праве
быть дураком. Смирение
идёт одним путём с седыми
власами, рука об руку.
Смирюсь, что сын опекуном
моим себя вообразил.
Каприз хромает за старением,
как нам известно, и каприз
велит мне подчиниться юным
капризам. Я как будто сплю.
Моим серебряным сединам
подстать усталость, и уму
качающего головою старца
весьма подходит жажда сна.