-Да слышал я, слышал… занят был. Уйти хочешь, и чтобы все легко было… да у тебя и так ничего особо трудного в жизни и не было, чего жалуешься-то? Родители любили, все дали, ты не голодовала, вон, образование получила. Ну, мужик плюгавенький достался, согласен, так сама выбирала, никого не слушала. И сейчас, спихнула все на девчонку и освободиться хочешь… право такое, у тебя, конечно есть, да только и я могу изменить условия.
-Это нечестно! - пробормотала я заплетающимся языком.
-Честно, нечестно... а ты вспомни, ты всегда честно поступала? А? То-то и оно! Хорошо, я освобожу твою душу. Но! Помнишь, девочку на дороге? Да не трусь ты, не сбила ты ее, вообще, это случайно проявился энергетический слепок ее. Вот ты и проживёшь ее жизнь, до конца. Там.
-Одета она странно, с маскарада, что ли? - голос молчал, и я предположила совсем дикое - она что, из прошлого нашего мира?
Голос хмыкнул - Из прошлого - это точно, а вот нашего мира или нет - потом и узнаешь. Прощай, Лена! Помни, что счастье этой девочки - это и твое счастье!
Голос затих, а затем и я затихла, погружаясь в темноту и уже не замечая, как реже стала дышать, как замедлялось сердцебиение, как истошно взвыли сигналы аппаратуры... Елены Константиновны Демидовой в этом мире не стало существовать.
***
Голова болела нещадно, глаза не хотели открываться, да ещё чей-то голос совсем рядом испуганно и уныло бубнил, и меня ещё трясли при этом.
-Ленни, вставай, Ленни! Ты же глаза открывала, я видела! И так лежишь пластом третий день, матушка ваша уже гневается, сказала, не встанешь сама - так она придет и поволокет как есть, в одной рубахе! И пусть господин нотариус и господин пастор увидят тебя такой! Ленни! Ну, хватит, вставай!
Тон голоса сменился на безнадёжный, казалось, обладательница его сейчас заплачет. Я с усилием открыла глаза. Вначале все было мутно и плавало передо мной, но постепенно зрение сфокусировалось, и становилось четким. Надо мной нависала темная остроугольная крыша, перекрещивающиеся балки. Дырок в крыше не было или я не заметила. Но холодно было ужасно и ветхое одеяльце, которым я была укрыта, спасало мало. Вообще, где я, что я? Нет, я точно помню, что я - Елена Демидова, и я умерла. И разговор тот с голосом помню. Выходит, теперь я та девочка, и зовут ее Ленни. Мне почему-то казалось, что Гретхен. Но где девочка, то есть, теперь я, нахожусь? Какая матушка и что случилось с Ленни?
С большим трудом, осторожно, кряхтя и охая, как старушонка, я села на кровати, пережидая головокружение. Потом скосила глаза в сторону. Там стояла девчонка лет шестнадцати-семнадцати на вид, в точно такой же одежде, что я видела на Ленни. Униформа, что ли, какая? Увидев, что я смотрю на нее, она обрадованно всплеснула руками, только собралась затараторить что-то, но я её перебила, прохрипев.
-Ты кто? - и без логического перехода добавила - дай мне одежду, околела вся!
У девчонки округлились глаза, рот, собралась, видимо, завизжать, но почему-то передумала и плаксиво сказала:
-Вот это ты свалилась с лестницы! Да и головой здорово приложилась, коль не узнаешь! Ульрика я! Служанка в доме! А одёжку, вот держи! Давай помогу, а то опять упадешь ещё! Что, правда, ничего не помнишь?
У девчонки в глазах светилось неприкрытое любопытство.
-Ага, тут помню, тут не помню… ромашка, блин… - сипло подтвердила я, неопределенно покрутив рукой над головой.
С помощью Ульрики кое-как оделась, воздвиглась на ноги. Вышеупомянутые подпорки мелко тряслись и, несмотря на холод, меня бросило в пот от слабости. Нда, то, что я смогла рассмотреть себя спереди, большого оптимизма не внушало. Девчонка была не просто худощавой, она была откровенно тоща. Худые, прямые, как две палки ноги, выпирающие тазовые кости, живот, прилипший к позвоночнику, грудь, стремящаяся уйти в явный минус. Цыплячья шея, лица пока не видела, но упавшая прядь нечесаных волос была каштанового цвета.
У Ульрики, стоявшей напротив, при такой же фигуре, были голубые глаза, белесые брови и белобрысые косицы, задорно торчавшие из-под такого же, как у меня, невразумительного чепца. Посмотрев на меня, она неуверенно предложила.
-Может, пойдем? Матушка уже давно сердится, а то пока дойдем с тобой, вон, как ты шатаешься.
Я кивнула, уцепилась за Ульрику и мы пошли. Точнее, поползли. По пути я пыталась получить инфу у девчонки.
-Что же так сердита матушка на свою дочь? Что я сделала плохого?
Улька оглянулась, и понизив голос, сказала - Да я-то недавно у вас в доме служу, полгода всего, да только слышу, что слуги шепчут. Мачеха она вам! Ваш папенька уж давно померли, теперь вот всем и правит госпожа Хильда. У нее своих две дочери - Мария и Гертруда. А ты, стало быть, Ленни, Елена. Не знаю, за что тебя так госпожа Хильда невзлюбила, только после смерти папеньки тебя на чердак, к слугам переселили, и работаешь ты вместе с нами. Иногда только, когда на рынок идём, тебе разрешают добрую одежду надеть, чтобы никто ничего не подумал.