Несмотря на видимость рассеянности, заведующий все точно подмечал и хорошо разбирался в людях, за что многие его недолюбливали, считая, что он к ним несправедлив. Он внимательно относился к больным, всегда интересовался их самочувствием и настроением. Еще и поэтому Илья решил поделиться с ним ночным происшествием.
Выслушав его, Денис Матвеевич не спешил делать выводы. Какое-то время сидел, обдумывал услышанное.
— Знаешь, все может оказаться намного серьезнее, — наконец произнес он. — Сила самовнушения играет огромную роль в нашей жизни. Вести, которые мы постоянно где-нибудь слышим, часто принимаем за чистую монету, по большому счету не проверив их достоверность, — Карякин говорил очень спокойно, даже чересчур неторопливо, как показалось Илье. — Так же функционируют и наши послания самому себе. Чаще всего люди программируют себя неосознанно и, к сожалению, не всегда на что-то позитивное. Мы можем влиять на все, что с нами происходит. Наше поведение или отношение к чему-либо берет начало в подсознании. Не паникуй раньше времени, — улыбнулся он. — Проследим за ним сегодня. Что-то подсказывает, что не все так просто. А про подарок советую тебе никому ничего не рассказывать. Люди любят злословить… Просто отнеси его домой, а послезавтра вернешь. А теперь иди, тебе нужно как следует выспаться.
Уже находясь в салоне своей старенькой пятерки, Илья опять вспомнил лицо того пациента. Синицын Кирилл Алексеевич. Почему-то имя казалось смутно знакомым, где-то он его слышал, но не мог вспомнить где.
Глава 3
— Вероника! Куда ты запропастилась? — щегольски одетый мужчина лихорадочно тряс колокольчик, не переставая при этом кричать: — Вероника! Где ты, моя стройняшка?
Оглохла эта идиотка, что ли? С утра пораньше драть глотку заставляет, тогда как должна являться по первому требованию.
Когда терпение мужчины иссякло окончательно, он бросил газету на массивный овальный стол, с грохотом отодвинул тяжелый старинной работы стул, на котором сидел, как на троне, и направился в кухню. Высокий, накачанный, стриженный почти под ноль, маскируя тем самым обширную лысину, он двигался быстрой пружинящей походкой. Широкий коридор, ведущий в кухню, больше напоминал картинную галерею, стены которой увешаны полотнами без всякой системы.
На пороге кухни мужчина резко застыл. Его маленькие круглые глазки от возмущения готовы были выскочить из орбит. Гладковыбритые щеки покрылись гневным румянцем. Острый нос, больше похожий на клюв, слегка подрагивал, а и без того тонкие губы плотно сжались и вытянулись в горизонтальную полоску. Он разъярялся все сильнее, глядя в спину женщине, что, пританцовывая, хлопотала возле плиты. Это была довольно крупная женщина. Ее телосложение больше напоминало мужское, даже рельефные мышцы имелись. Оттого еще нелепее смотрелось тонкое летнее платье на ней, и голова с собранными в пучок волосами казалась неестественно маленькой. В уши женщины были вдеты наушники с тонкими проводками.
Лицо мужчины уже полыхало гневом. Даже маленькие уши, больше похожие на женские, покраснели и подрагивали. Он громко топнул ногой, обутой в лакированный ботинок. Звук получился ощутимый, но женщина даже не «повела ухом», продолжая напевать и что-то нарезать. Тогда мужчина приблизился к ней вплотную и остановился за спиной. Только тогда Вероника слегка повела внушительного размера носом, улавливая хорошо знакомый запах дорогого парфюма, и резко обернулась, оказавшись лицом к лицу с разъяренным хозяином.
— Ой, Максим Анатольевич! — воскликнула она, не сразу догадавшись вытащить наушники из ушей, отчего фраза прозвучала пугающе громко. — Что вы здесь делаете?
— Я?! — заорал ей мужчина прямо в лицо. Она в ужасе отшатнулась. — Что я здесь делаю?! Что ты здесь делаешь? Оглохла ты, что ли?
Хорошенькое лицо, которое совсем не гармонировало с крупной фигурой, исказилось от еле сдерживаемых слез. Еще молодая женщина, не старше тридцати лет, выхватила носовой платок из кармана платья и прижала его к губам.
— Я тебя спрашиваю, глупая курица, что ты себе позволяешь? — опять заорал Максим Анатольевич. — Мечтаешь быть уволенной? А?!
— Я не знала, что вы уже встали, — пролепетала бедняжка. — Я слушала музыку, может, немного громче обычного… — всем своим крупным телом она трепетала от страха перед наказанием.
— Сегодняшний день ты работаешь бесплатно! Наверное, я тебе слишком много плачу, раз ты себе такое позволяешь, — уже немного тише сказал Максим Анатольевич. — Чтобы через пять минут завтрак стоял у меня на столе! Поняла? — она молча кивнула, хлюпая носом. — Ты все поняла? — он опять повысил голос.