— Такую, как ты, усмирить — честь для любого мужчины, — усмехнулся собеседник, на мгновение становясь моложе и привлекательнее. — Твое счастье, Ники, что мне это уже не нужно!
— Это твоё счастье! — лукаво улыбнулась та. — До новых встреч, Сатанис! Добрых улыбок и тёплых объятий Твоей Мудрости!
Архимагистр Крея молча прижал ладонь к сердцу в знак почтения.
Зеркало померкло.
— Умный, ублюдок! — пробормотала Ники, прищурившись.
За много дней пути от неё Сатанис Крейский нервным жестом спрятал ладони в рукава свободного одеяния и прошипел:
— Красивая, сука!
***
Дрюня торжественно водрузил на стол в королевской гостиной пузатую бутыль.
— Достал, братец! Ароматная, десять лет выдержки!
— Не может быть? — король, чинно сидевший на диване с книгой в руках, рывком поднял тяжёлое тулово. — Ласуровка? Настоящая?
— Самая настоящая!
— Где раздобыл? Я же запретил её гнать аккурат во время войны!
— Так я тебе и скажу, — надулся шут. — С тебя станется и ту лавочку прикрыть! И вообще, ты мне должен золотой!
— За что? — изумился Редьярд, хлопая по карманам. Не найдя монеты, рванул золотую пуговицу с обшлага камзола, кинул Дрюне.
Тот ловко поймал, кивнув на бутылёк.
— За неё, родимую! Давай-ка я смотаюсь на кухню, наберу подносик еды, и мы с тобой посидим, как в старые добрые времена... Кроме того, ты мне обещал рассказать кое-что!
— Помню, — помрачнел король. — Изюму возьми. Страсть как хочется пожевать, а до ужина ещё далеко!
— Бегу, — улыбнулся Дрюня.
Но вернулся шут без улыбки, хотя и с подносом. Глядя в его расстроенное лицо, Редьярд сочувственно поинтересовался:
— Ярится твоя-то?
— Ярится, — вздохнул шут, накрывая на стол. — Расфырчалась как Аркаешева кошка! Вещи свои из наших покоев забрала... Видать к отцу вернуться намеревается.
— Кольцо не сняла? — уточнил король.
— Не сняла.
— Тогда не переживай. Ну, хочешь, я с ней поговорю?
— Ты что? — побледнел Дрюня. — Даже не думай! Перепугаешь её до смерти, дуру мою любимую!
Редьярд хмыкнул и сел за стол.
— Разливай, братец шут.
— Рассказывай, братец король, — в том же тоне отвечал тот, берясь за бутылку. — Договор дороже денег!
— С чего бы начать... Да хоть с того дня, когда мы встретились с тобой в том трактире... Который 'какие-то кости'!
Шут кивнул, показывая, что слушает. Откупорил бутыль, ноздрёй втянул тонкий кисловатый аромат, покинувший горлышко. Дал вдохнуть Его Величеству.
— Пресвятые тапочки! — блаженно закатил глаза тот. — Словно в прошлое вернулся!
— Я жду! — напомнил Дрюня, наполняя стопки из Драгобужского хрусталя и подавая собутыльнику огромный бутерброд, сооружённый из двух кусков серого хлеба, зелени, мощных ломтей ветчины и варёного мяса.
— Отец тогда лежал при смерти. Однако старый хрыч и в этом нашёл выгоду, потому что отказать умирающему родителю в просьбе жениться я никак не мог...
— За короля! — перебил его шут, поднимая стопку.
— За короля! — согласился Редьярд.
За отца нынешнего венценосца выпили, не чокаясь.
— Я лишь ЕЁ видел рядом... ОНА заставила меня забыть обо всём, будто и не случалось в моей жизни никаких других баб! Но когда я предложил ЕЙ стать королевой, она отказалась...
— А как её звали-то? — поинтересовался Дрюня, кусая бутерброд. — А то все ОНА, да ОНА!..
***
Ранней осенью над Узамором всегда стоял туман, лёгкий, как одеяние призрака. Таким же туманом в необжитых пока покоях королевы повисла пауза. Лёгкая, ни к чему не обязывающая, но такая многозначительная!
— Винни, я умоляю тебя, — не выдержав молчания, заговорил высокий черноволосый мужчина, одетый в простой чёрный камзол с заткнутым за пояс охотничьим хлыстом. — Умоляю! Давай сбежим? Я найму пиратский корабль, в конце концов! Они ходят запретными течениями, королевский флот не сможет нас догнать! Мы покинем Тикрей ради того, чтобы быть вместе.
Её Величество вскинула руки в безмолвном жесте отчаяния. Кружева, которым были обшиты рукава платья, отогнулись, обнажая белые запястья королевы. Совершенные. Прекрасные.
— Где ты был раньше, Ронни? — она резко развернулась от окна, куда глядела с тоской и... смирением. — Я так ждала твоего прихода к отцу! Ждала, что ты попросишь моей руки!
— Я был глуп... И слеп... И труслив... — названный шагнул к ней, прижав руки к груди. — Оттого умоляю теперь... Мне не страшно пойти на плаху ради тебя, Винни, я не боюсь насмешек этих тупых южан и гнева самого тупого южанина из них — твоего мужа...