А что сказать насчет 14 пунктов обвинения, о которых кричала пресса? Существует только один пункт — «бордеро». Но как раз по нему-то эксперты и не пришли к соглашению.
Теперь пишется легко и почти без помарок. Нужный тон найден. Чтобы как-то оправдать приговор, распустили слухи о существовании сугубо секретного документа, где упоминается о каком-то «Д». Золя не видел этого документа, но он может и о нем сказать — ложь! Ибо не существует никакого документа, обнародование которого могло бы повлечь войну.
«Теперь мы подошли к делу Эстергази», — записывает Золя. Честный человек нашелся. Это полковник Пикар. Он сменил умершего полковника Сандгерра и, получив доступ к секретным документам, обнаружил письмо-телеграмму, компрометирующую майора Эстергази. Пикар сообщил об этом новому министру генералу Билло и начальнику генерального штаба генералу Буадефру. Началось расследование, и скоро оба генерала, как и сам Пикар, убедились, что «бордеро» написано не Дрейфусом, а Эстергази.
Обвинение Эстергази неизбежно вело к пересмотру всего дела Дрейфуса… «Вот уже год, как генерал Билло и генералы Буадефр и Гонз знают, что Дрейфус невиновен, и они хранят про себя свое страшное открытие!» Их уговаривали пересмотреть дело, уговаривал Пикар, уговаривал Шерер-Кестнер. «Нет! Преступление было совершено, и генеральный штаб не мог уже признаться в своем преступлении».
Золя сказал почти все, что хотел. Еще несколько слов о деле Эстергази, и можно переходить к заключению.
Наступило утро, но за окном темно. Золя перечитывает написанное. Он доволен. Остается придумать последние фразы, придать им особую весомость. Выводы должны быть краткими, бьющими без промаха в цель. Прежде всего о решении двух военных судов: «Первый суд, судивший Дрейфуса, мог быть введен в заблуждение, я это допускаю, но второй, оправдавший Эстергази, бесспорно, преступен». Последние слова. Они родились с самого начала и звучат как лейтмотив во всем его послании к Феликсу Фору.
«Я обвиняю первый военный суд в том, что он нарушил закон, вынося обвинение на основании не представленного суду документа. Я обвиняю второй военный суд в том, что он, подчиняясь дисциплине, покрыл это беззаконие и совершил, в свою очередь, юридическое преступление, оправдывая заведомо виновного.
Выступая с этими обвинениями, я не забываю статью 30 и 31 Закона о печати, изданного 29 июля 1881 года, который наказует…
Я не знаком с людьми, которых я обвиняю, я даже никогда их не видел, у меня нет против них ни злопамятства, ни личной ненависти. Они являются для меня олицетворением социального зла. Я совершаю сейчас революционный акт, направленный к тому, чтобы приблизить торжество правды и справедливости.
Нельзя допускать, чтобы нагло попирались права человека! Всю страсть моей души я отдаю борьбе за торжество справедливости и пламенно верю, что правда восторжествует. Пусть осмелятся вызвать меня в суд, и пусть следствие ведется при открытых дверях!
Я жду».
По совету Клемансо письму дали название «Я обвиняю».
Только позднее стали известны некоторые подробности, которые по-иному расставляли действующих лиц в этой преступной игре. Так, оказалось, что Золя преувеличивал роль дю Пати де Клама. Вдохновителем дела Дрейфуса на всех его этапах был полковник Анри. По-иному предстала на процессе фигура генерала Буадефра. Но имело ли это какое-либо значение? Золя осуждал не отдельных лиц, а порядки, царившие в военном министерстве и генеральном штабе, он осуждал политические власти республики, которые оставляли безнаказанными заведомых лжецов и фальсификаторов, осуждал коррупцию в среде высшего офицерства, осуждал парламентскую систему Франции и в конечном счете наносил удар по всем установлениям Третьей буржуазной республики.
«Я обвиняю» взбудоражило весь мир, а Францию поставило на грань гражданской войны.
Не будем еще раз перечислять причины, которые побудили Золя сделать этот мужественный и решительный шаг. У него были тысячи оснований его сделать. Но вспомним еще раз, что этот поступок совершил пожилой человек, знаменитый писатель, находившийся в зените славы, не нуждавшийся больше в деньгах, владелец уютной дачи в Медане и роскошной квартиры в Париже, человек, привыкший к тишине и покою, озабоченный судьбой близких — Александрины, Жанны, детей. Он мог предоставить другим возглавить борьбу за пересмотр дела Дрейфуса и оставаться в тени, среди пассивно сочувствующих. Но он поступил по-иному. Вольтер жил в Ферне, на границе Швейцарии, куда мог в любую минуту бежать в случае опасности. Виктор Гюго громил Наполеона, обеспечив себе свободу и независимость за пределами Франции. Золя жил в Париже и подвергался не только риску судебного преследования, но и мести фанатичной толпы. Все могло случиться в эти трудные, напряженные дни, и, может быть, и случилось, если верить версии, утверждающей, что в смерти Золя повинны антидрейфусары[23].
23
Золя умер от угара. Утверждают, что неисправность в дымоходе была отнюдь не случайна, что была она делом рук воинствующих антидрейфусаров.