Очень неприятно объяснять все это некоторым друзьям, но тактический замысел Золя правилен. Нельзя дать суду закончить процесс по его желанию: «не освобождать этих господ от нашего процесса, а, напротив, дразнить их его возможным окончанием, отняв у них всякую надежду самим покончить с ним, ибо мы в любую минуту можем все начать сызнова».
Золя тяжело переживает одиночество, хотя его и навещают друзья. «Мучительно трудно жить в стране, языка которой я не знаю, скитаться, хоронясь от людей, и испытывать тревогу обо всем, что я оставил позади себя». Ему действительно приходится скитаться и жить под чужими именами. Сначала отель «Гросвенор», затем пригород Лондона — Вейбридж, еще через неделю — местечко Пенн в Отлендс Чез. Не проходит и месяца, а он уже в Саммерфилде. С наступлением осени Золя поселяется по соседству с Лондоном — в Норвуде. И это далеко не все адреса. Так часто менял он свои квартиры только в юности, но тогда были совсем другие причины. Вымышленных имен у Золя почти столько же, сколько и меняющихся адресов: Паскаль, Роджерс, Бошан… В целях конспирации он меняет имена близких ему людей, которым направляет через посредство друзей письма: «Александрину он называет Александром, Жанну — Жаном (так же хитро придумано, как и имя Паскаль, по которому сразу же узнавался автор одноименного романа).
Дениза Ле Блон почти день за днем описала первый месяц пребывания Золя в Англии. Вот как это выглядело:
19/VII — Золя поселяется в отеле «Гросвенор».
21/VII — Золя проводит ночь у приятеля Визетелли — Уорхема. Хозяин и его жена не знают по-французски ни слова. Золя — ни слова по-английски.
22/VII — Золя снимает комнаты в Отлендс Парк-отель, где хозяин встречает его весьма прохладно.
24/VII — Золя отправляется на поиски нового убежища и присматривает его в местечке Пенн (это на будущее).
26/VII — Золя начинает писать «Записки изгнанника».
27/VII — Золя взволнован тем, что его узнали. В записках отмечает, что хозяин отеля изменил к нему и Демулену отношение. «Он почувствовал, что мы все же славные люди». Золя тоже изменил к нему отношение, заметив, что тот любит животных и вопреки английским обычаям пускает свою собаку без намордника — «тот тоже, должно быть, из славных парней».
28/VII — Во время прогулки по парку попадает под сильный ливень и укрывается в деревенской хижине. Целый час в одиночестве читает «Пармскую обитель» Стендаля, читает, как в первый раз: «Я, без сомнения, прочел ее когда-то очень плохо. Она будит во мне восхищение и возражения».
29/VII — Письмо доктору Лара: «Сообщите Александру (читай Александрине. — А. П.) о моих новостях. Скажите ему, что я получил его милое письмо от 26-го, то, которое он написал мне по возвращении из деревни. Я спокоен и ожидаю решения, которое вскоре должно состояться…»
30/VII — Золя читает «Изнанку современной истории» Бальзака. В тот же день получает известие, что «Пти репюблик Франсез» поместила статьи, в которых убедительно доказывается, что письма полковника Комба, оскорблявшие честь отца Золя, — ложь и что журналист Жюде — лжец. Лабори советует Золя подать прокурору жалобу на клеветников, что Золя и делает.
31/VII — Золя записывает мнение об «Изнанке современной истории»: «Это очень странно, но… книга против моих литературных и социальных убеждений».
1/VIII — Золя поселяется в местечке Пенн в Отлендс Чез. Мечтает остаться один и начать работать. Вместе с Золя остается старшая дочь Визетелли — Виолетта, чтобы обслуживать его в качестве переводчицы. И т. д. и т. д.
Золя не привык к подобной бездеятельной, растительной жизни, и вскоре им овладевает писательский зуд. Бумага и чернила существуют и в Англии, а в любой гостинице есть письменный стол. Он уже попробовал начать «Записки изгнанника», но, когда об этом узнали в Париже, ответил отказом напечатать их в газете «Матен»: «Еще не определил даже, в какой форме лучше всего это намерение осуществить». Совсем другое волнует Золя. Еще до изгнания он твердо решил написать новую серию романов — последнюю. («После буду писать только пьесы».) И первый роман цикла — «Плодовитость». Работа сразу же излечивает Золя от сплина:
«Мое существование здесь стало терпимым с тех пор, как я смог вернуться к работе. Работа всегда успокаивала, спасала меня». Писано 19 августа (Октаву Мирбо).