Он представился Элом Бачмеиром. Это он уволок меня с улицы, когда я выпала из окна, и принес сюда, в безопасное место, по крайней мере, он настаивал, что оно таковым является. Я оглядела типичный задний дворик загородного дома – обнесенный с трех сторон частоколом и с небольшим коттеджем в глубине. Был тут даже сарайчик для инструментов и сушилка для белья, к которым вела потрескавшаяся бетонная дорожка. Я лежала в ветхом плетеном шезлонге под тенью зонтика и засохшей акации.
– Решил, ты предпочтешь проснуться под божьими небесами, – сказал он.
Только теперь я осознала, что надо мной ясное утреннее небо, а не вечерний сумрак, в котором я вырубилась. Очевидно, я была в отключке не меньше четырнадцати часов.
Я спросила о зомби, весьма поспешно, словно наполовину ожидала, что он ответит, что мне это приснилось. Но нет! Он просто сказал мне не беспокоиться, потому, что здесь я в безопасности. Но мы же совершенно не защищены, возразила я.
Он улыбнулся и сказал, что мне нужно немного подкрепиться.
Судя по всему, говорил он о мясе на жаровне. В тот момент это показалось мне очень странным, эта уверенная нормальность. Как можно прохлаждаться, поедая подгоревшее мясо и прихлебывая пивко – он сунул мне в руку банку, прежде чем пойти проверить стейки, шипящие на покоробленной железной решетке, – когда люди где-то умирают и сотни плотоядных трупов могут появиться в любой момент, утверждая, что они зарезервировали нас себе на обед?
Что ж, а, почему бы и нет? Я ничего не ела почти двадцать часов и, в сущности, умирала с голоду.
Бачмеир протянул мне ломоть почерневшего мяса, засунутый между двумя толстыми, криво отрезанными кусками, как оказалось, пресной лепешки. Я попробовала. Неплохо, хотя и чуток с душком. Я потянулась к кетчупу и выдавила из бутылки пару красных струек на еду. Спросила, что это за мясо. Волокнами напоминало свинину. Он ответил уклончиво, мол, местная дичь.
Я предположила, что речь идет о кенгуру, и набила рот. Я уже пробовала кенгурятину раньше, но такую вкусную – никогда.
Расправившись с мясным сандвичем и вторым, с латуком и помидором, я ощутила слабую тошноту. Последствия страха и стресса, решила я. Задумалась, что же случилось с Чандишем, и спросила о нем Эла. Он ответил, что, если мой друг все еще бегает по городу, шансы его невелики.
Я поинтересовалась, есть ли у Эла жена и дети.
Были, ответил он, грустно поскребывая щетину на подбородке.
– Ублюдки добрались до них, – монотонно добавил он.
– Мне жаль, – сказала я.
– Слишком поздно узнал о мясе, – проговорил он.
Как раз в этот момент волна тошноты накрыла меня.
Я скорчилась, и меня вырвало. Внутренности опалило, точно огнем.
– Постарайся не блевать, – попросил он. – Вчера я дал тебе немного поесть, но нужно усвоить как можно
больше.
– Усвоить? Что? – спросила я.
– Мясо зомби, – ответил он. – То, что ты ешь.
Можете себе представить, как я взвилась. Он, верно, выжил из своего гребаного ума! Я выла и орала, дико надеясь, что он дурачит меня. Но в душе знала, что это не так. Я чувствовала, что с ним что-то не так, с того момента, как очнулась. Ладно, это научит меня, что надо повиноваться интуиции! Я даже стукнула его разок, но парень оказался силен, скрутил меня и завернул руку за спину. Его бакенбарды щекотали мне шею, меня душило его смердящее дыхание, долетающее до моих ноздрей.
Усмирив меня, он объяснил, что действительно обезумел, увидев кучку зомби, пожирающих его жену и сына, обезумел, глядя, как они обгладывают плоть с их костей. Он набросился на них с первым деревянным обломком, попавшимся под руку, и довольно быстро размозжил несколько голов. Каким-то образом, скорее благодаря везению, чем расчету, ему удалось избежать их зубов и ногтей, но, когда он схватился с последним вознамерившимся откусить ему пальцы, им овладело какое-то неистовство, мания берсеркера. Он раскроил зомби череп и продолжал бить, и бить, и бить, даже когда тот рухнул. Как я, только хуже. Он бил, кричал и под конец вгрызся зубами в его лицо. К тому времени, как он очнулся, он успел проглотить довольно много мертвой плоти. Когда он понял, что натворил, его скрутил ужас, совсем как меня, но потом он обнаружил, что это каким-то образом обезопасило его от нападений.
Эл велел мне смотреть и отпустил меня. Потом подошел к хижине, открыл дверь и отступил, выпуская женщину. Всю в крови, неуклюжую и, несомненно, мертвую. Из-под разорванного платья высовывалась плечевая кость. За ее спиной, в полумраке лачуги, я вроде бы разглядела тела, от которых были отрезаны большие куски мяса.
Он сказал, что это Марта, его жена.
– Она мертва, – буркнул он.
Я онемела, я оцепенела. Он протянул ей руку. Она принюхалась, но отвернулась и двинулась ко мне с негромким горловым рычанием.
Он заявил, что не интересует их, потому что ел мясо зомби. Они не нападают друг на друга, объяснил он, и теперь думают, что он один из них.
Я понимала, что он сумасшедший. Мне было очевидно, что женщина не трогает его, потому что что-то в ней опознало мужчину, которого она любила, или, что более вероятно, потому что вирус уже в нем и он все равно, что мертв. А теперь безумный ублюдок заразил меня их проклятой плотью. Сколько времени требуется этой болезни, чтобы убить меня, размышляла я, и превратить в одну из них?
Когда женщина-зомби приблизилась, неуверенно, принюхиваясь, я схватила со стола шампур и пригрозила ей. Эл сказал мне не трогать ее. Но когда она оказалась в зоне досягаемости, я воткнула шампур ей в глаз, глубоко-глубоко, надеюсь, до самого мозга. Она захрипела и отшатнулась. А я побежала. Перевалилась через изгородь. Побежала дальше. И дальше. И дальше.
Это было начало конца. Моего конца.
Солнце снаружи снова садится. Зомби бредет по берегу, тащится с выражением унылой скуки к насаженному на кол трупу Чандиша. Конечно, есть его ОНО не будет. Он мертв.
(Не в микрофон) Эй!!!
Ох, дерьмо. Я чуть не завопила, хотела обругать тварь и сказать, что Чандиш не про него. Но это лишь привлекло бы ко мне внимание, а если зомби явится сюда, я, пригвожденная к креслу, не смогу сбежать. Проклятье! Может, мне удастся отрезать себе ноги. Но они не парализованы, я чувствую, как шевелю пальцами, хотя и больно. Если я это и сделаю, то только истеку кровью. Кстати, чем их отрезать то? Разгрызть хрящи и кости собственными зубами?
Так, все путем. Зомби оставило Чандиша в покое и потащилось обратно к дороге. Слава богу! Я не смогла бы сидеть тут, глядя, как его рвут на куски, пусть он уже и мертв. Это было бы слишком. Да, слишком.
(ПЕРЕРЫВ В ПЕРЕДАЧЕ)
Надо кончать с этим, пока я еще могу. Я устала. Я могу вещать вечно,– возможно, мне и придется, пока кто-нибудь не явится за мной, если вообще явится. Но с меня довольно. У меня еще есть бутылка воды в пределах досягаемости, другая уже пуста. Хорошо, что я предусмотрительна и всегда в полете держу под рукой питьевую воду. Нужно расходовать ее экономно. Но в горле все пересохло и царапает невыносимо. Я едва ворочаю языком.
Господи, как хочется есть. Чего у меня нет, так это еды. Не ела с... ну, вы знаете.
Лихорадка пока не началась. Некоторое время я считала, что подхватила «погибель» после безумной трапезы с Элам Бачмеиром. Чувствовала, как раскаляется моя кожа. Меня трясло, пот лился рекой... но все прошло, осталась лишь обычная боль – следствие авиакатастрофы. Так что я перестала тревожиться. Может, я и не заразилась. Сбежав от Эла Бачмеира, я сунула два пальца в рот, но мяса вышло немного, только желчь и кетчуп. Хотя, возможно, это помогло. Да, я работаю в санитарной авиации, но я же не медэксперт. Не знаю, как действует «погибель». Возможно, ее вирулентность снижается в процессе тепловой обработки, той же жарки к примеру. Не знаю. Может, просто нужно время. Кушвахе пришлось подождать смерти.