И еще там была статья, кого же? Юона? Там было предложение, запавшее в ум — мягкая бумазея должна быть — тут слово выпало — распушенной. И выпавшее слово сейчас вырезало пустоту в разуме Канарина. Пустота росла и заполняла память, стирая ее.
Он уже не знал, ни кто он, ни куда бежит — бег превратился в самостоятельное явление, а Канарин был его исполнителем.
И Канарин столкнулся с действительностью — уткнулся, врезался в угол копийного забора — здесь он сворачивал, у находящейся вниз по склону, церковной усадьбы Зверинецких пещер, с декоративными дорожками и ухоженными цветущими кустами по ту сторону. Заостренный мыс холма здесь выдавал земляные работы более древние, нежели вписанная в рельеф звезда Зверинецкого форта, от коего в ботсаду остались земляные валы. А пещеры, по прикидкам археологов, пронизывали весь холм, простираясь до Ионинской церкви и даже вниз к Выдубичам.
Канарин вспомнил, как читал о Зверинецких пещерах невыразимо страшное, что в них были в беспорядочном положении найдены многочисленные останки, свидетельствующие — гласила заметка — о какой-то трагедии. С тех пор он часто, ночью засыпая в Доме Художников, мыслями переносился сюда, в подземный лабиринт. Однажды, когда рядом уже построили церковь, он пошел туда и долговолосый священник устроил ему маленькую экскурсию. Поразили не груды костей в особых нишах за решетками, а холод! Пар шел изо рта.
На пустом пятачке возле угла Канарин замялся. Дощатая беседка у обочины аллеи, что от Липовой поворачивала и шла потом меж двух валов, приютила на своей лавочке влюбленную парочку. Они целовались. Предупредить их? Канарин уже перестал видеть в каждом покойника.
Предупредить всех!
Возле Ионовской церкви рядом с часовнями, старой и новой, стоит низенькая колокольня. Надо добраться туда и попросить звонаря бить набат! А то и самому раскачивать язык колокола. Это будет очень пламенно, символично. Он, Канарин, спасет сотни людей — во всяком случае гуляющие в ботсаду сойдутся на его призыв, и узнают правду о нашествии зомби!
Потом дело решится очень просто. Ботсад огражден — ну, дырки в заборе не в счет, но к каждой приставим охрану. У ботсада два выхода — наверху на Бастионной и около Выдубицкого монастыря. А, еще хоздвор на Тимирязевской. Ворота, калитки запираем. Прорвавшихся на территорию мертвецов устраняем. Всё, ботанический сад становится крепостью. Людей расселяем в корпусах. Внутренние участки, имеющие отдельные ограды — Розарий, питомники — получают статус особо безопасных. Это на крайний случай, для отступления, если проникших зомби станет слишком много. Питание обеспечено — под руководством опытых агрономов выращиваем богатый урожай.
Скромный художник Канарин берет власть в свои руки и становится комендантом. Он потёр губу под носом, черня ее пальцем, грязным от недавно держанного в руке обломка ветки.
Но бежать надо совсем в другую сторону! Он все же подскочил к беседке и дал юноше подзатыльник, отвлекая его от подруги.
— Нынче надо целоваться через целлофановый кулек! — посоветовал Канарин, и хохоча над своей шуткой, с возросшими силами заторопился по аллее. Там он через кусты барбариса свернул на пригорок, который сглаживал правый вал, в березовую рощу, и по краю большой поляны добрался к туалету, от которого коридором меж сетчатых оград розария и карантинного питомника цветов рассчитывал срезать угол к церкви.
Посетителей ботсада было немного, некоторые явно спешили к выходу, иные стояли и пытались тщетно дозвониться по мобилам. Оставались и невозмутимые. Кто сидел читал на лавочке в беседке из бревнышек под соломенным навесом, кто неторопливо прогуливался. Дети играли на траве в бадминтон. Воланчик долетал до ракетки, звучало короткое — тын! — и летел обратно.
В туалете, таком капитальном, кирпичном, на много мест, что спрятался за березами, просто не может быть зомби. Пока Канарин размышлял, посетить ему или нет, он взглянул налево, где за поляной, вдалеке, на противоположном Печерском холме из зелени ракетой нацеливалась в небо большая Лаврская колокольня. А левее, явно вне Лавры, был какой-то пожар — сизый дым столбом поднимался и постепенно растворялся, пачкая безоблачное небо.