Пронина, хватаясь за пучки стеблей, поползла головой долу, надеясь в таком положении не лететь со склона, ведь она не птица.
С дна оврага, из-под деревьев, на это смотрела девушка в футболке со знаком пацифик, Алиса.
Глава 49
Злое солнце палило асфальт, зато здесь, в тенечке картинного ясеня, можно было не щуриться. Лёха думал, что успел. Рванул на себя Милу, и Дима, разорвав зубами на плече ее футболку, отвалился. Сразу же, дёрнувшись, попытался захватить ее руками, но обнял пустоту — Мила уже отскочила на несколько метров в сторону шоссе.
— Всё, нам тут делать нечего, — Лёха повел ее за руку через дорогу, удаляясь от подножия Лысой горы, на деле вовсе не лысой, а покрытой буйной зеленью.
Неистово сигналя, от Демиевки гнал старенький жигуль, внутри сидело четверо. Лёха остановил Милу, а так бы она шла, шла, шла. Всё равно.
Перебрались через широкую, на много полос Саперно-Слободскую. Жилья тут не было никакого, только к Демиевке, вдоль предварявшего Лыску холма Саперной Слободки торчали небоскребы. Мила оглядывалась — под ясенем шевелился мертвый Дима.
На другой стороне дороги, при заезде эстакады, был забор из металлических прутьев. Рекламные щиты предлагали строительные материалы и соль, от хозяйственной до каустической.
— Боже мой, — пробормотал Лёха, — Так открыто продают…
Он хотел было свернуть тропкой в заросли, растущие до самого моста, но вспомнил, что там пути через железную дорогу закрыты оградой.
Шоссе полукругом поднималось к мосту над путями в долине Лыбеди. Мост был пуст, если не считать стражников-фонарей. Впереди высились, разделенные оврагом спрятанной под землей речки Бусловки, застроенные жилыми комплексами склоны гор — Черной и Бусовой.
Лёха с Милой долго шли по мосту. За их спинами над Лыской поднимался загнутый к Днепру столб дыма. Огонь перекинулся и на деревья, покрывавшие холм.
Мила, не остановливаясь, оттянула на плече разорванную футболку и посмотрела. Разорванная кожа темнела кровью.
— Теперь я превращусь в зомби, — сказала Мила.
— Не превратишься, пока не умрешь, — ответил Лёха, — По законам жанра. А от такой раны как у тебя не умирают. Хотя заражение крови может быть.
— Да мне как-то всё равно.
— Рано себя хоронишь.
Мост не кончался. Ветер нарастал, иначе они бы расплавились и не дошли до перекрестка у низовья улицы Киквидзе. И без того всегда сонная, сейчас она была мертва. Постепенно набирая высоту, дорога восходила за поворот вдоль притихшего ряда общаг.
— Я тут вырос, всё знаю, — говорил Лёха, — Вон транспортный институт, потом художественная академия, где я учился давно. Ты где живешь?
— Комнату снимаю на Коперника.
— Во, я через Коперника в рок-шоп ходил… Думаешь, теперь реально туда добраться? Транспорт кажется не ходит.
— Люди тоже. Только мы.
— Да.
Они поравнялись с деревянным теремком около пятиэтажки, возле троллейбусной остановки. Под острыми причудливыми крышами теремка приглашал освежиться бювет.
— Давай попьем? — предложила Мила.
— Там дальше есть вода вкуснее, — сказал Лёха, — К тому же там спокойнее будет.
— Да и тут никого. Ну ладно.
Светофор напротив теремка сменил цвет на красный. На остановке под навесом был киоск с сигаретами и напитками на витрине. В закрытом окошке — надпись на картонке: «Технический перерыв».
— Ничего не стоит, — заметил Лёха, проходя мимо, — Разбить сейчас стекло и затовариться какими-нибудь батончиками и банками. В кино всегда так делают. Всё, наступил коммунизм.
— А чем ты разобьешь?
Лёха поглядел по сторонам.
— Да, нечем. Ну обычно локтем разбивают.
— Ну попробуй.
— Да я так локоть себе травмирую. Лучше пойдем из родника попьем.
Они двинулись дальше. Между домами, в глубине дворов, стеной поднимался темный от могучих деревьев склон Бусовой горы. Среди кустов выглядывали входы в погреба. Окна общаг, стоящих за побеленными снизу нарядными каштанами, были зашторены, изнутри не слышалось ни звука.
— Извини, — сказал Лёха, — Я забыл, как тебя зовут.
— Мила Нирванова.
— Нирванова? — удивился.
— Сначала, у прадеда, было Нерванова, потом по ошибке попала в паспорт буква «и», ну и так осталось.
— Вот бы мне такую фамилию. А я Лёха, Алексей Карпенко.
— Я волнуюсь о родителях, — сказала Мила, — Но они живут в Чернигове.
— Может до Чернигова еще не докатилось, — потом добавил, — И не докатится. А мои родители умерли, так что мне не о ком беспокоиться. Мне проще.