Джон упрямо сжимает губы, но через несколько секунд все-таки вымученно кивает. Рамси видит по его глазам, что он не купился на мягкие интонации и не забудет о той теме, которая была так неловко замята, но готов выслушать. “Тебе правда нужно поесть, Джон”, – лениво думает Рамси, зачерпывая ложкой фасоль. Он еще не знает, на кого хочет поставить в этой затягивающей игре, но голод отупляет и злит, а Рамси не хотелось бы, чтобы Джон растерял весь свой потенциал из-за такой глупой физической причины.
– Джон, давай на секунду представим себе, что я прямо сейчас позову Рикона и разрешу ему пойти с тобой, – умиротворяюще начинает Виман Мандерли, когда Джон все-таки зачерпывает немного грибного супа и отправляет первую ложку в рот. – Что, по-твоему, тогда произойдет? Я имею в виду, куда вы пойдете?
– Подальше отсюда? – Джон считает, что еще может позволить себе саркастичный тон, по крайней мере, пока.
– Да. Подальше отсюда, – Виман Мандерли глядит на него с легкой печалью, невольно напоминая дядю Бенджена. Когда Джон говорил какую-нибудь наивную детскую глупость, тот всегда смотрел на него не сердито, а немного болезненно, как будто хотел бы защитить его от всех бед и горестей, следующих за опрометчивыми решениями. – Джон, давай я буду честным с тобой, – но Виман – не дядя Бенджен, и секундное сочувствие в его взгляде меркнет, – мы ведь оба знаем, что Рикон – не совсем… полноценный мальчик.
Ложка скрежещет по зубам Джона, когда он резко смыкает их.
– Достаточно полноценный, – сухо отрезает он, кашлянув и замечая заинтересованный взгляд Рамси. Кажется, что-то в собранном им досье на семью Старков тот все-таки пропустил. Или просто забыл об этом. Ты тоже мог бы забыть, не будь это твой брат.
– Он аутист, Джон. И я вижу, что ты сильный мальчик, ты можешь позволить себе долгий поход на юг. Ты или Рамси. У вас есть оружие, вы можете переносить голод и холод. Но Рикон… – Виман качает головой. – Он не выдержит этого.
– Мы можем защитить его, – так же отрывисто возражает Джон; пары съеденных ложек супа ему, очевидно, не хватило, но он отодвигает тарелку. – И нам не обязательно идти дальше на юг. Мы можем вернуться в Винтерфелл. Запасов в кладовых должно хватить, чтобы переждать Зиму, но мы сможем еще и охотиться, и топить печь хоть каждый день, а сам дом достаточно крепкий, чтобы не беспокоиться о безопасности, – он замечает, что Рамси задумчиво прикусывает нижнюю губу. Кажется, ему тоже нравится такая идея, но Джон не хочет думать об этом сейчас.
– В Винтерфелл, говоришь? В ваш дом? – а Виман опять сочувственно вздыхает. – Джон, я не хочу расстраивать тебя, но я говорил с мальчиком и говорил с человеком, который его привел. И раз, я так понимаю, ты тоже виделся с этим человеком… ты не задавался вопросом, почему Рикона привела не его сиделка? Где вообще его сиделка? – он вдруг резко прерывается. – Я думаю, тебе лучше сперва доесть, а потом мы поговорим об этом. Полагаю, ты многого навидался, но после этой истории даже мне еще много часов кусок в горло не лез.
– Он лжет, – заговорщицки шепчет Хозер, но Джон пропускает это мимо ушей.
– Рассказывай сейчас, – тревожные нотки в его голосе почти звенят.
– Ну, как хочешь, – пожимает расплывшимися плечами Виман. – Сиделка Рикона, как я понял, как раз пошла нарубить дров для печи или что-то в таком духе. И, может, не заметила яму под снегом, может, решила залезть на дерево, чтобы нарубить веток повыше, но, так или иначе, домой она доползла только через сутки. Сломала ногу. А сломанная нога сейчас, когда тебе некому помочь, да еще и наверняка с обморожением… – Виман цокает языком. – Рикон рассказал мне, что она как-то сумела заползти в дом, но, видимо, не могла подняться и осталась лежать на полу. И “странно и страшно говорила”, так он сказал. И “смотрела”. Я думаю, к тому моменту она либо уже бредила, либо просила его как-нибудь помочь, но мы об этом теперь не узнаем, конечно, – он делает короткую положенную паузу. – И, так или иначе, Рикон испугался, спрятался наверху и просидел там один несколько дней. Он еще ребенок, так что, конечно, ему было холодно, страшно, хотелось есть и пить, а потом она еще начала кричать в какой-то момент, и, как он рассказал, кричала однажды целую ночь без перерыва. И только после того, как она замолчала, он осмелился спуститься, но, хотя она ничего уже не говорила, но все так же “лежала и страшно смотрела”. Рикон, добрый мальчик, даже пытался покормить ее, но она, естественно, уже не могла взять еду, и он решил, что она злится на него.
“Оша. Боги. Боги. Боги”, – думает Джон, не сводя глаз с Вимана.
– Он сильно исхудал после этого, питался, я так понимаю, сперва остатками еды на кухне, а потом сырым мясом, которое приносил его пес, и топил снег в кружке под одеждой, это я уже знаю с его слов, переданных тем человеком, как бишь его…
– Давос Сиворт, – подсказывает Винафрид.
– Точно, Давосом. Он нашел мальчика почти одичавшим и, как рассказывал, всю следующую ночь, которую провел в доме, никак не мог уснуть, вспоминая, как увидел их, немытого тощего ребенка, глодавшего красную кость рядом с почерневшим уже трупом, и лежавшего рядом огромного черного волка с окровавленной пастью, – Виман произносит это мягко и с выражением, и Хозер мечтательно подпирает щеку рукой.
– Тебе бы сказки рассказывать, Виман. Как это… когда актеров записывают, чтоб потом книжку не читать, а в наушниках слушать. Я вот тобой прям заслушиваюсь, чище какого писателя разоряешься, – комментирует он, но Виман смотрит на него осуждающе, и его тон становится суше.
– Женщину Давос, разумеется, сжег на заднем дворе – на счастье, она чудом не заразилась и не стала этим… этой тварью, – а ребенка забрал, но… На самом деле я не думаю, что Рикон вообще никак не понял, что произошло в том доме. Он не умственно отсталый, – Виман опять качает головой. – Но я склоняюсь к тому, что его понимание происходящего как бы… раздвоилось. С одной стороны была жестокая правда и реальность, где единственный человек, который заботился о нем, умирал. С другой – его страх перед смертью и перед тем, что теперь он останется один. И, я думаю, ему оказалось проще поддерживать эту… ужасающую, само собой, игру. Продолжать делать вид, что его сиделка жива, говорить с ней, оставлять ей еду, спать и играть рядом с ней… И я – хотя я и, конечно, не то чтобы психолог – считаю, что возвращать его туда сейчас, в место, которое он настолько пытается вытеснить из своей памяти, что рисует вокруг него ужасающие фантазмы – смерти подобно. Я не ручаюсь за то, что там с ним может произойти, никто, я думаю, не поручится, и я не уверен, что ты, Джон, будешь готов – и сможешь – оказать ему достаточно квалифицированную помощь на случай, если его психическое состояние ухудшится. И хотя я знаю, что ты можешь сказать: “Ему все равно придется рано или поздно вернуться домой”, я бы предпочел, чтобы это произошло уже после Зимы и, желательно, под надзором лечащего врача, который я немедленно обеспечу, как только появится такая возможность. Я ведь действительно привязался к мальчику, Джон Сноу, мои внучки уже выросли, а мне патологически нужно о ком-то заботиться, такова уж моя натура, – Виман не обращает внимание на издевательское хмыканье Рамси. – И, в отличие от тебя, не в обиду, я действительно могу себе это позволить.
– Ты говоришь, что ты не психолог, – тянет Рамси, пользуясь тем, что Джон, действительно впечатленный, не сразу находится с ответом, – и это правда. Однако кто-то из нас… нет, подожди… боги, кто же это… – он показушно оглядывается и даже с подозрением смотрит на Хозера, – может, ты… нет, мне казалось, это был кто-то еще… а, да, точно, это же я, – он саркастически глядит на Вимана, – я работал и не с такими вещами, Виман. Типа это моя работа, ага. Изменения в психике. Мой профиль.
– Напомни мне тогда, в каком году ты получил диплом? – Виман приподнимает бровь. – Если ты упоминал это. Потому что я что-то запамятовал.
– Ох, Виман, мы же оба знаем, что если бы тебя на самом деле беспокоило здоровье мальчика, ты бы этого не сказал. Ты бы вцепился в меня, как в последний шанс, потому что кто знает, когда закончится Зима, а малышу Рикону нужна помощь прямо сейчас.