- Какая... красота. - В его невнятном голосе было такое болезненное изумление, что Уэйну захотелось завыть в голос. - Боже мой... разве не красиво?
Мелисса сказала с заднего сидения. - Да, Стив. Очень красиво.
Ее голос надломился на последнем слове.
Уэйн знал, что она готова расплакаться, потому что чувствовал то же самое. Его друг умирал. Он не выживет, даже если они отвезут его в больницу. Инфекция распространялась слишком быстро. От Стива уже пахло смертью, большие участки кожи стали бледно-фиолетового цвета. Ему оставалось совсем немного.
Стив закашлялся, затем выдавил слабый смешок.
- Это того стоило. Никогда... никогда... в этом не сомневайтесь... засранцы...
Уэйн сморгнул с глаз слезы.
- Стив...
- Я серьезно, братан. - Снова слабый смешок. - Увидев, как Мелисса плюнула в лицо Чейни... черт... я понял, что поступил... правильно...
- Мы любим тебя, Стив. - Это опять была Мелисса, по ее голосу чувствовалось, что ее разрывает от избытка эмоций.
Стив вздрогнул и закашлялся, затем посмотрел на Уэйна слезящимися глазами.
- Я тоже вас люблю, засранцы. И Уэйн... каждый раз, когда я называл тебя "братан"... я на полном серьезе... считал тебя... моим братом. - Последовал еле слышный смешок. - Это же... не делает меня тряпкой... верно?
Уэйн вытер глаза.
- Черт, нет.
Он завел двигатель и направил "Чероки" прочь от ЮИЦМП. Посмотрев в зеркало заднего вида, он увидел, как горящее здание медленно исчезает вдалеке. Пока они петляли по лабиринту извилистых проселочных дорог, Стив затих. Он заговорил снова, когда они приблизились к небольшому поселению - жалкому клочку земли, застроенному крошечными панельными домиками. Уэйн остановился возле одного из домов, и они посидели там какое-то время, наблюдая, как темное небо медленно сереет. Рассвет и начало нового дня. В какой-то момент Стив пробудился от своей мертвецкой спячки и попросил включить музыку. Порывшись в "бардачке" среди кассет, Уэйн нашел альбом Ван Халена "Сперва женщины и дети". Перемотал до песни "Глупцы" и слегка добавил громкости.
Стив ухмыльнулся и принялся беззвучно подпевать ртом.
Когда песня подошла к концу, он посмотрел на Уэйна и сказал:
- Послушай эту гитару. Никто так не играет соло, как Энди Ван Хален. Нужно будет... послушать это... еще раз. Это звук...
Договорить он уже не смог.
21. МАМА, Я ЕДУ ДОМОЙ
"Mama, I’m Comin’ Home" (Ozzy Osbourne, 1991)
Когда наступил рассвет, Кэрол Уэйд еще спала и видела сон. Это был приятный сон. Между ног у нее трудился какой-то жаркий, мускулистый "жеребец", накачивая ее своим членом, который по ощущениям был больше, чем самый крупный дилдо в ее впечатляющей частной коллекции секс-игрушек. Затем что-то вторглось в ее сон, далекий звук, похожий на тихий перезвон китайских колокольчиков под прохладным вечерним ветерком. Звук повторился, и видение блестящего мужского торса рассеялось, когда она против воли вернулась в бодрствующее состояние.
Проснувшись, она обнаружила, что запуталась в мокрых от пота простынях. В кровати рядом с ней лежал один из молодых мужчин, арендовавших соседний дом. Он совсем не походил на "жеребца" из ее сна. Был тощим, с бледной, впалой грудью. У него были тонкие, похожие на червей губы и "заячьи" зубы. Слабый намек на усы и запавшие щеки, усеянные шрамами от угрей. Желудок у Кэрол сжался, когда она увидела, как он спит и издает горлом громкие отрывистые звуки.
Она поморщилась.
Этот парень совсем не Роберт Редфорд.
Черт, это какой-то задрот. Хотя ему было за двадцать, и он работал в каком-то там компьютерном бизнесе. Что делало его в глазах Кэрол еще большим неудачником. Все понимали, что у экспериментов с этими тупыми гаджетами нет будущего. Парень мог бы найти себе непыльную работенку на фабрике, где трудилась Кэрол. Она готова была замолвить за него словечко, но он отверг предложение. Иногда она чувствовала, что он считает себя лучше ее, что он с ней лишь из-за ее доступной "киски". Впервые за всю свою "задротскую" жизнь он мог регулярно "обмакивать" свой член и набираться опыта, который пригодится ему, когда придет время переключиться на нечто лучшее.
Эта мысль вызвала уже знакомую злость, пробудила дремлющую в ней горькую обиду. Кэрол было невыносимо думать, что кто-то считает, что есть женщины лучше, чем она. Иногда она была одержима этой мыслью, особенно, когда рядом не было какого-нибудь тупого партнера для "траха до бесчувствия". Те, кого она лишала девственности, отчасти поклонялись ей какое-то время. Но даже они неизбежно отворачивались от нее. Кэрол не понимала, почему так происходит. Казалось, что все, с кем она встречалась, в итоге формировали о ней одинаковое мнение. Начинали считать ее "отстоем". Не достойной общения с приличными людьми. Что ж, черт с ними.