Полицейский встряхнул головой.
— Что здесь такое? — резким голосом спросил он. — Вы знаете этого мальчика, что-ли?
— Конечно, — ответил ему папа. — Он наш сын. Здесь такая ситуация… Короче, всё хорошо.
— Значит, он…не вор?
— Не вор, — ответил отец. — Вы свободны. Простите за беспокойство. Мы сделали страшную ошибку.
Полицейский пошёл на выход, ворча себе под нос и покачивая головой.
— Памела! — выкрикнул я. — Мы должны спешить. Нам нужно выручить Памелу.
Я провёл предков в подвал.
— Она…она в заднем мизерном помещении, — сообщил им я.
Но оно было пустым. Цементный пол был голым. Стены каменные.
Люка нет. Даже щели, ведущей в бесконечную тёмную дыру. Мы явились очень запоздало, понял я.
Она ушла. Родители со страхом глядели на меня.
— Где она? — прошептала мать. — Ты сказал…
— Ушла, — пробормотал я. — Навсегда потеряна.
Я не мог вынести подобного. Я готов был от отчаяния взорваться.
Наконец я сообразил, что продолжаю держать в руках фото медведя в розовых очках.
Привстав на цыпочки, я поднял фото повыше над собой.
— Памела, мы не позабыли тебя! — заорал я. — Мы тебя не позабыли! Мы тебя не позабыли!
Никто не ответил. Очень долго никто не отвечал. А затем пол задрожал, и я услышал низкий грохочущий звук. Грохот становился громким стоном. На полу образовалась трещина, её кусок начал подниматься…выше и выше… И люк неторопливо и тяжело открылся. Все мы ахнули, когда к нам шагнула Памела.
— Мы не позабыли тебя! — крикнул я. — Мы не позабыли!
Густая слизнявая оболочка спадала с неё; она отпадала крупными кусками и, падая на пол, медленно таяла. Памела шагнула в нашу сторону, моргая и разминая конечности, даже потягиваясь. А затем мы обнялись. Нам стало радостно. Мы праздновали самое великолепное семейное воссоединение в истории!
*
Затем я сидел в спальне моей сестры и помогал ей распаковывать какие-то коробки и расставлять вещи по местам. До чего же приятно было делать что-то полезное и нормальное! Я то и дело кидал взгляд на фото медвежонка в мизерных очках. Мы поставили её на тумбочку. Медвежонок улыбался нам оттуда, будто и сам был счастлив оттого, что о нём вспомнили и не позабыли.
— Поведай мне снова, как ты гипнотизировал меня, — попросила сестра, складывая на полку стопку книжек-раскрасок.
— Я тебя не гипнотизировал, — ответил я. — Мне лишь казалось, что я это сделал. Я думал, что всё случилось по моей вине. Однако это было не так. Виной стало зло, которое таилось в этом доме. Но мы одержали победу над домом. Слава Господу, мы победили!
Памела немного подумала.
— Я лишь вот что не понимаю… — начала она.
Но мать её прервала, крикнув нам снизу:
— Пришёл Эд!
Отложив картонную коробку, я поспешил вниз навстречу своему верному другу.
— Привет! Я очень рад видеть тебя!
Он засмеялся.
— Э… И я очень рад!
Я отвёл его в зал.
— Наша жизнь возвратилась в нормальную колею, — сообщил ему я. — С моей сестрой всё хорошо, всё замечательно. Я тоже поправился. И всё просто потрясающе! Я счастлив!
Эд с облегчением вздохнул и засмеялся.
— Я рад слышать это, Брайан. Я очень о тебе беспокоился.
Я уставился на него, ничего не понимая.
— Что? Ты меня сейчас как назвал?
— Брайан.
Моя сестра заглянула в дверь зала.
— Привет, Эд. Что такое?
Он, усмехаясь, смотрел на неё.
— Что с тобой, Кора?
Я ахнул и схватил плечо Эда.
— Ты как её назвал? Кора? Ты назвал нас Брайан и Кора?
Эд нахмурил брови.
— Да. А что такое, Брайан? Я же знаю ваши имена, так ведь? Я знаю вас с того времени, как вы переехали в этот дом со своими тёткой и дядькой.
От страха моя челюсть отвисла и я тревожно посмотрел на своего друга. Вдруг у него тоже начались глюки? Эд рассмеялся.
— Хорошо, не бойтесь! Меня не глючит! Вы помните свои имена! Я просто пошутил, так ведь? Так ведь?