— Да, снега России, — усмехнулся Бродов, дистанционно пустил мотор и, подмигнув зеленой Зое Викторовне, принялся сражаться со стихией. Скоро человек победил, страдалица устроилась в салоне, и джип, впечатывая колеса в снег, напористо рванулся с места. Ехать было недалеко, от силы два квартала, — Зоя ковала проклятый металл поблизости от дома.
— Чао, дорогой, — шепнула она, чмокнула Бродова в щеку и, полузакрыв глаза, точно сомнабула, с трудом вылезла из машины.
— Чао, — сказал ей в спину Бродов, мрачно покачал головой и с неожиданным облегчением подумал: «Гудбай, май лав, гудбай». Юзом развернулся на месте, поймал позабористее радиоволну, сделал погромче музыку и бодро покатился на службу. Эх ма, нам песня строить и жить помогает.
Фирма Бродова размещалась в приземистом двухэтажном доме. Размещалась с размахом — огороженная территория, тяжеленный шлагбаум, телевизионные камеры, вооруженная охрана. Муха не пролетит, мышь не пробежит, враг не пройдет.
— Вижу, дозорный на вышке не спит. — Бродов заехал на парковочную площадку, вякнул сигнализацией «хаммера» и, по-хозяйски взглянув по сторонам, остался доволен. — Так, ажур. Гранату отняли, послали домой.
Он весело кивнул караульному в будке, поднялся на высокое крыльцо и открыл массивную дверь с литыми ручками. Над ней красовался барельеф, изображающий ската, шипы на его хвосте торчали словно копья. Внутри все было устроено на славу — ничего лишнего, надуманного, мешающего функциональности. Просторная дежурная часть, удобная комната резерва, блокируемый с пульта ружпарк, спортзал на пару дюжин персон с мишенями, манекенами и тренажерами. Порядок был ну прямо-таки гвардейский, аки в войсках, не хватало только красного знамени, часового при нем и веселеньких изречений на стенах типа: «Воин, запомни командиров наказ — бди днем и ночью, не закрывай чутких глаз».
— Здравия желаю, Данила Глебович, — вытянулся при виде Бродова дежурный, бывший морпех. — Докладываю: без происшествий.
С ним синхронно встали помдеж и командир резерва:
— Здравия желаем. С прибытием.
Не в силу субординации вскочили — в знак уважения. В коллективе Бродова любили, он был заботлив, рассудителен и не жаден. А потом, все знали, что во главе действительно стоит достойный, самый сильный, самый ловкий, самый опасный. И он действительно имеет право на больший кусок. Так что завидовать такому грех.
— Здравствуйте, товарищи, — улыбнулся Бродов, крепко поручкался с народом и побежал по лестнице к себе на второй этаж. В куцый, заканчивающийся капитальной стенкой каменный аппендикс коридора. По левой стороне — его владения, по правой — берлога Рыжего, на входе за компьютером, как всегда в мини-юбке, ученая секретарша Екатерина. В самом деле ученая — симферопольскую школу ГРУ в свое время заканчивала. Умнейшая бабища, незаменимый кадр, а вот по женской части ноль, совершенно без изюминки. Ну кто же с такими ляжками надевает мини-юбку. Нога как у атлета, сплошная мускулатура. Э, да никак она сегодня в штанах. Ну, видимо, большой медведь в лесу издох. Тот самый, аморальный, который спит в берлоге с лисичкой-сестричкой.
— Гутен морген, Данила Глебович, — оторвала секретарша взгляд от монитора. — Чаю? Кофе? Бутерброд? Или поосновательней чего?
Все правильно, какая может быть война на голодный-то желудок.
— Привет, Катерина, — улыбнулся Бродов. — Пока не нужно, с осени закормлен. Пробей-ка ты мне лучше машинку: черная «Волга», номер такой-то.
А сам невольно вспомнил глаза незнакомки — таинственные, манящие, похожие на омуты.
— Пробью, — пообещала секретарша, — только вот справку добью. Не горит?
— Добивай, не горит, — успокоил ее Бродов, по-отечески кивнул и отправился к себе в чертоги. Кабинет был внушительный, впечатляющий, отделанный мореным дубом. И обставлен соответственно — массивный Т-образный стол, тяжелые резные кресла, гигантских габаритов сейф, называемый по старинке «медведем»[47]. Все здесь было прочным, качественным, сделанным добротно, под стать хозяину.
— Тэк-с. — Бродов сел, поерзал в кресле, деловито зашуршал бумажками. — Что мы имеем?
Что надо, подписал, что не надо, отложил. Потом глянул на часы, покрутил органайзер и позвонил клиенту, шефу фирмы «Бон вояж».
— Яков свет Абрамович, это я. Да, да, Бродов. Да нет, платежка дошла, я по личному. В Египет хочу. Да, дней на десять, один. Нет, лучше не в Хургаду, в Шарм-эль-Шейх. Что, в Эль-Гуну? Ладно, в Эль-Гуну так в Эль-Гуну, Бельмондо так Бельмондо. И… через Питер. Да, да, вот так хорошо, самое то. Ладно, не прощаюсь, после обеда заеду. Все, до встречи.
На мгновение он задумался, вспомнил номер, с удовлетворением крякнул и снова принялся давить на телефонные кнопки. Старательно, медленно и печально набирая межгород. В трубке пшикнуло, клацнуло, послышались гудки, и наконец раздался голос, женский:
— Алле, алле?
— Вера Тихоновна, здрасьте. Это я, Данила, — отозвался Бродов. — Женю позовите, пожалуйста.
Будить его, гада, будить, и немедленно. Ох и любит же товарищ давить харю, даром что Скорпион по знаку, — настоящий бурундук. Хотя, честно говоря, может и по трое суток не спать.
— А, Данила, ты? — Голос потеплел, сделался тоном ниже. — Женечка теперь живет не здесь. Девушку нашел, Кларой зовут. Записывай номер.
Ладно, Клара так Клара, хорошо что не Цеткин. Попрощался Бродов с добрейшей Верой Тихоновной и снова начал жать на кнопки телефона. И напоролся вскоре на самого Женьку, веселого, бодрого и нисколько не сонного.
— Данила! Командир! Ну как ты там?
— Завтра расскажу, в Питер еду, — пообещал ему Бродов. — Рейс такой-то. Встретишь? Не проспишь?
— Ого-го-го-го! — заорали буйно на том конце линии. — Клара! Кто едет-то к нам! Сам Данила-мастер едет! Виват!
Ну, Данила, это понятно, только вот почему мастер-то? А вы поработайте с ним в полный контакт, тогда, если, конечно, мозги останутся, поймете.
— Клара у тебя кто? Блондинка? Брюнетка? — осведомился Бродов. — Что, мелированная, под корень? А, все одно, привет передавай. Ну ладно, будь. Бог даст, увидимся.
Он отключился, встал и сделал круг по кабинету.
Е-е-е, хали-гали! Его переполняла бешеная, вертящаяся колесом радость — завтра он увидит Женьку, своего старого боевого друга. Сколько соли морской съели вместе, сколько выхлебали дерьма. И чего это он раньше не надумал рвануть в Египет. Через город, знакомый до слез. Из которого Женька, гад, ни ногой. Нет бы приехал сюда, осел, заварили такую бы кашу. А впрочем, ладно, и так неплохо. Скат в авторитете здесь не хуже бабра. Можно без вопросов третьим на герб[48]…
Бродов усмехнулся, подошел к окну, глянул на застывшие в боевой готовности машины ГБР[49]. Было их числом куда поболее, чем в местном УВД. Да, процесс идет, дело движется. А ведь как все начиналось-то — тяжко, муторно, под зубовный скрип: отставной матрос охранник Бродов «на костюме» у ворот. Громыхание музыки, бабочки халдеев, пьяненькие россияне с пальцами веером. Не так блатные, как голодные, на понтах, с резко обостренным чувством собственного достоинства. Бить коих по голове нельзя… Только не долго так стоял охранник Бродов, поосмотрелся, пообтерся, сделал кое-какие выводы и начал действовать самостоятельно. Решать на пару со Свалидором горящие вопросы на злобу дня — кардинально, крайне решительно, с завидной легкостью, раз и навсегда. Затем настало время сока, томатного, воняющего резиной, выпускаемого штык-ножом из грелок на землю. В общем, через год Бродов уже встал на ноги, а когда подтянулось пополнение в лице его друзей-однополчан, дела на тернистом охранном поприще резко пошли в гору. В городе все знали, что скат — рыба с зубами, тот, кто платит ему, больше не платит никому. А тот, кто этого не понимал, быстро убеждался на своей шкуре, что люди Бродова вне конкуренции. Куда до них спортсменам, братве, ментам и фээсбэшникам. Не тот калибр, кишка тонка.