Знаменитая светская искусительница, владычица мужских грез Томочка Поливанова поддалась на зов его свирепого, неукротимого естества, но тоже воспринимала скорее как крупного бандита, одурманенного жаждой добычи, чем как поэта и мыслителя. Может, оттого они так быстро и с почти взаимной ненавистью расстались, что ему не удалось подавить в ней примитивные, юродские инстинкты, свойственные женщине хотя бы по ее биологическому признаку. Будучи по натуре вампиршей и пожирательницей, она все же боялась признаться даже себе самой, что путь к абсолютной гармонии проходит через насилие и безжалостное отсечение слезливого человеческого гнилья. Ей трудно было принять куцым умишком, что при восхождении к вершинам духа, где царит божественное одиночество, не может быть компромиссов. Жизнь и собственная горячая кровь подсказывали, что это так, но голос далеких предков, привыкших при опасности сбиваться в кучу, заставлял ее вторить плебейским заклинаниям о добре и зле, о страданиях ближнего — и прочей чепухе, в которую она сама не верила, но тянулась к ней, как утопающий с нелепым рвением тянется к проплывающей мимо соломинке. У нее не хватило мужества стать свободной.
Сошлись, как пламя с водой, взаимно истощились, расстались обожженные, и зарубка в сердце Мустафы не скоро подсохла. Кружок богатых людей тесен, впоследствии не раз сталкивала их московская круговерть носом к носу, они церемонно раскланивались, но не делали попыток повторить роковой опыт любви. Почему? Бог весть. Двадцать пять лет большой срок даже для тех, кто бессмертен. Осторожными шажками подбирался Мустафа к вершинам власти, сколачивал капитал, и чем дальше, тем гуще подергивалось романтической дымкой знойное любовное приключение. Сотни, тысячи темпераментных, покорных, как собачки, и строптивых, как речной угорь, женщин насаживал Мустафа на неутомимый пропеллер, но увлекался редко, а уж такого, чтобы душа вскипала, будто чайник на плите, не случалось больше ни разу.
Про Тамару Юрьевну доходили слухи, что спивается, тянет ее на карапузов, курит анашу, играет в рулетку — и вообще далеко не та, какой была когда-то. Мустафа этим слухам не верил, обычное людское злословье: Тамара не из тех, кто сходит с круга. Когда увидел ее на презентации, даже глаза в первый миг зажмурил, хотя никто этого не заметил. Прежняя удалая вакханка стояла перед ним. Лунный удар — вот как это называют на Востоке.
Он не поехал туда, где обещал быть, а сразу потащил ее в берлогу на Пятницкой. Всю ночь они предавались изнуряющим утехам, точно дикие звери в полнолуние. Четверть века слетели, как кожура банана, но к утру он немного осоловел и призадумался. Он опасался, что еще один заход, и сердце не выдержит, расколется на куски.
— Сходи на кухню, малышка, — попросил он. Принеси шампанского из холодильника.
— Что-то быстро сомлел, Мустафушка, — насмешливо посетовала бесстыдница, бросив сожалеющий взгляд на его поникшую плоть. Пока ходила за вином, Мустафа вздремнул. Во сне бродил по горам и меткими выстрелами сбивал с веток пестрых тетеревов. Каждый выстрел раскалывал в мозгу крохотный сосудик. Он разгадал значение сна. Тамара Юрьевна послана не на радость, на беду, и от нее придется избавиться. Это было грустно, но неизбежно.
Бутылку шампанского вылакал из горла почти за раз, давясь пузырями, обливая волосатую грудь. Что осталось, допила Тамара Юрьевна. Мустафа достал из тумбочки пару заправленных травкой сигарет, щелкнул зажигалкой. Следил, как серая утренняя хмурь в окне наливается розовым соком. После двух-трех затяжек обруч в груди разжался. Окутанная дымом, Тамара Юрьевна глядела на него с сочувствием:
— Шестьдесят — не тридцать, да, Мустафик?
— И не говори… Знаешь, о чем думаю?
— О чем, дорогой?
— Может, не стоило нам расставаться?
— Мы и не расстались. Разве ты не чувствовал?
— Пожалуй, чувствовал. После тебя все бабы пресные. Чем берешь, не пойму.
— Совпадение, — объяснила Тамара Юрьевна. — Очень редко бывает, когда человек находит свою пару. Вот мы с тобой как раз та самая пара и есть. Волк и волчица. Расскажи про свою жену. Какая она?
— У меня нет жены.
— Значит, нет и детей?
— И детей нет. Я бесплодный. Ходил к врачам, полностью обследовался. Проверили на всех приборах. Сказали: никаких отклонений. Выходит, не суждено.
— Врачи обманули. Я тоже бесплодная, но от тебя могла родить. И сейчас могу. Но не хочу.
— Почему?
Тамара Юрьевна последний раз затянулась, потушила сигарету. В ее ночных глазах плясало ровное антрацитовое пламя.
— Ты же сумасшедший, Мустафик. От тебя может родиться только маленький лохматенький уродец.
— Обижаешь, любовь моя!
Он твердо решил отправить ее в Зону. Убить успеет и там — медленно, со вкусом. Разрушение того, что дорого, вот самое изысканное наслаждение. Оно ведомо лишь избранным, тем, кто рожден повелевать. Большинство людей болезненно переживает утрату близких: родных, друзей, женщин, но для свободного человека это такие же бессмысленные цацки, как награды родины, с которыми так носился бровастый генсек. Ценность жизни только в ней самой, но для того, чтобы это понять, надо многое разрушить. Полное освобождение духа возможно лишь через отрешение от всех земных привязанностей.
С Тамарой Юрьевной было замечательно пить вино, заниматься любовью и просто разговаривать. Не наглость приводила его в восторг. Он представлял, какую она скорчит рожу, когда очутится, скажем, в отсеке X века, в руках бородатых безжалостных степняков. Или еще раньше, в юрском периоде, попадет в клетку с оголодавшим, беспутным Хазаном, мозамбикской гориллой. Впрочем, вполне возможно, встреча с неистовым Хазаном придется ей по душе. Пока Тамара Юрьевна ходила в ванную, связался по сотовому телефону с Земой Кимом, одним из самых толковых поставщиков живого товара в Зону. Велел прибыть на Пятницкую немедленно и принять даму у подъезда.
— Посадишь в отстойник. Хохра проинструктирую. Особь ценная, не повреди ненароком, Кимушка.
— Угу, — отозвался кореец. С Кимом приятно было перемолвиться словцом. Тот редко пользовался членораздельной речью, большей частью обходился щебетанием, напоминающим птичьи трели, но все его понимали. Особенно хорошо его понимали женщины, потому что он был маленький, юркий, с блудливо-любезной ухмылкой на желтой роже и с зелеными ассигнациями, напиханными во все карманы. Женщины полагали, что знакомство с таким человеком сулит им неисчислимые радости, но ошибались. В длинном списке удовольствий, на которые был падок кореец, постельные утехи значились в самом конце…
Через час Мустафа начал выпроваживать желанную гостью.
— Я тебе надоела? — спросила Тамара Юрьевна с преступной улыбкой.
— Ты не можешь надоесть, любовь моя. И хорошо это знаешь. Но — дела! Обязанности, черт бы их побрал. Я же теперь не занюханный подпольный миллионер, а государственный деятель. Чувствуешь разницу? Но мы расстаемся ненадолго. Может быть, только до вечера.
— Ты не путаешь меня со своими дежурными телками?
— Нет, не путаю. Скоро тебе это докажу.
На прощанье он обнял ее и нежно прикоснулся губами к шелковой щеке.