— Ну чего жмешься, воскресший? Небось деньжат тебе надо?
— Необязательно, — сказал Савелий.
Исай Яковлевич порылся в халате и выудил смятую пачку бумажек — доллары, стотысячные купюры нашего достоинства, мелочевка.
— Этого добра у нас тоже хватает. Бери.
— Разве что в долг, — смутился Савелий.
— При нас с Ваней таких слов не произноси, — назидательно заметил прозектор. Вдруг метнул быстрый взгляд на стол, где лежал раскуроченный молодой человек.
— Слышь, Вань? Или мне показалось?
— Да чего показалось. Уж который раз дергается. Видно, спешит куда-то.
— Ну ничего, — успокоился прозектор. — Потерпит часок.
Немного погодя, когда выкурили по сигарете, Исай Яковлевич сказал:
— Что ж, брат, для полного парада тебе тачки не хватает. Водить-то умеешь?
— На тракторе доводилось ездить.
— Значит, все в порядке.
Втроем поднялись из подвала на больничный двор и прошли к гаражам. Народу нигде не было видно. Денек стоял солнечно-желтый, пригожий. По газонам гонялась за воробьями длинношерстная собака, помесь колли со шпицем. Под большим деревянным навесом притулилось несколько машин, в основном иномарки. Там же в холодке на лавочке сидел хмурый мужик в рабочем комбинезоне с бутылкой пива. Как выяснилось, это был местный механик Павел Семенович. При виде компании во главе с Исаем Яковлевичем механик оживился, заулыбался. Прозектор пожал ему руку и, ткнув пальцем в навес, спросил:
— Какая на ходу?
— Да они все на ходу, была бы заправка.
После этих слов Ваня Громыкин тут же передал ему квадратную бутыль.
— На, пей. Не подавись токо!
Не глядя на санитара, Павел Семенович сочувственно произнес:
— Ты, Ваня, среди своих жмуриков совсем охамел. Человеческий облик теряешь.
На свой вкус Исай Яковлевич выбрал продолговатую приземистую «вольву» салатного цвета.
— Ну-ка, Паша, заведи вот эту. Покажи клиенту, как с ней управляться.
Урок вождения занял с полчаса. Савелий приноровился, но дважды чуть не задавил собаку и один раз врубился в бетонный угол гаража правым боком. Помял бампер и разбил фару. Вспотевший от напряжения механик его одобрил:
— Ничего, обкатаешь по городу, только правила соблюдай.
— Какие правила?
— Правило простое: увидишь мента, жми на газ со всей силы.
— Спасибо, Павел.
С прозектором и санитаром попрощались по-братски. Исай Яковлевич его обнял, прижимаясь к животу, и едва достав макушкой до подбородка, заговорщицки шепнул:
— Знаю, кто ты. Но — поберегись. Второй раз редко воскресают.
Савелий поблагодарил за одежку и добрый прием. Санитар Ваня Громыкин со словами: «Э, чего рассусоливать!» — сунул на заднее сиденье бутыль со спиртом. Механик Павел Семенович укрепил фару так, что было почти незаметно, что она расколота.
— В крайнем случае, — посоветовал, — дави мента передком. У ней задние рессоры слабоваты.
— Учту, — пообещал Савелий.
На бульвар выехал гоголем и неторопко, на второй передаче (больше механик не успел ему показать) попилил в сторону Курского вокзала. Путешествие заняло у него не больше трех часов. Много раз, остановясь, он уточнял дорогу у прохожих, и три раза его оштрафовали гаишники. Его опасения, что отберут машину, оказались напрасными. Все гаишники были, как один, покладистые, добродушные ребята, и грозные вопросы: «Почему нарушаете?» и «Ваши документы?» — задавали больше для знакомства. Как только он вручал зеленую купюру, милиционер благожелательно поворачивался спиной.
Ехать на машине по шумному, многоликому столичному граду было трудно. Он жалел лишь о том, что родная матушка не видит его в эту минуту. Досадно только, что по ошибке он нажал какую-то кнопку на панели, завел магнитофон, и теперь все Четыре динамика бесперебойно (видно, заело кассету) ревели любовную песенку, в которой был такой припев: «Хоть ты трахни меня, все равно я не твоя!» Песенка его немного раздражала.
Еще был неприятный момент, когда на Садовом кольце его притерли правым боком к серебристому лимузину размером в две его «вольвы». Из лимузина прямо на ходу выскочили двое громил и некоторое время бежали рядом с его машиной, грозя в две глотки: «Что, крутой, да, крутой?! А ну вылезай, сука, разберемся!» В ответ из динамика неслось девичье, задушевное: «Хоть ты трахни меня…» — и от всего этого шума у Савелия слегка заложило уши.
В подвал он вошел барином, покручивая на пальце брелок с ключами и с пультом сигнализации. Проститутка Люба и милиционер Володя сидели перед телевизором «Самсунг» и так были увлечены происходящим на экране (там могучий негр душил хрупкую блондинку), что не сразу обратили внимание, но когда обернулись, у обоих на лицах возникло такое выражение, будто увидели инопланетянина.
— Савелий Васильевич, вы ли это?! — слабым голосом уточнила Люба.
— А то кто же, — самодовольно ответил Савелий. — Именно что я.
Любка вскочила на ноги и с воплем кинулась к нему на грудь, зацеловала, затискала, измусолив пьяными соплями, но тут же смутилась и робко поцеловала его руку.
— Савелий, родненький, а мы уж вас похоронили, и Ешку и тебя. Думали, вас черномазые обоих замочили.
Милиционер Володя выключил телевизор, подошел и солидно поздоровался за руку.
— Да уж, Савелий Васильевич, напугали вы нас. Я хотел уж розыскные меры принять, да по нашим временам какой в них толк. Сами видите, что творится. Кто нарвался на ихнего брата, того не спасешь. Одно слово, мафия! — Отстранясь, Володя внимательно его оглядел. — Да вы, вижу, никак бизнесом занялись?
Савелий махнул рукой:
— Какой там бизнес. Одежда не моя, дареная, — он опустился на лежак, блаженно потянулся. Вот ведь чудно: такое чувство, словно домой вернулся. Люба засуетилась, подала тарелку с угощением — хлеб, колбаса.
— Водочки откушаете с дороги, Савелий Васильевич?
— Откушаю, почему нет?
Только тут заметил у стены два ящика — один с пивом, другой с водкой. Улыбнулся Любе:
— Богато живете, а, Любаша?
— Да все же вашими молитвами… Как вы хачиков поклали, меня хозяин магазина в кабинет зазвал. И телевизор новый, неразбитый. И деньги вернули. Ей-Богу, не вру!
— За что же такая честь?
Люба сама не понимала, за что. Милиционер Володя высказал предположение, что, видно, те хачики, с которыми схлестнулся Савелий, сильно давили На магазин. Расправившись с ними, он оказал большую услугу либо магазину, либо какой-то другой группировке. Вот Любку и отблагодарили.
— Что, кстати, нехарактерно, — глубокомысленно заметил Володя. — Непохоже на них благородство.
Втроем выпили по стопочке за счастливое Савелия освобождение. Володя был с дежурства и поэтому мог позволить себе оттянуться. Савелий поинтересовался, где Ешка. Оказалось, что у бомжа дела совсем плохи. Из камеры его до сих пор не выпустили, но Люба имела с ним свидание. Ешка морально надломлен. В камере у него никакого авторитета, там держит масть оглашенная девица Кланька-Децибел. Из Ешки в камере сделали петуха. Он жаловался Любе, что если его не вызволят, то скорее всего наложит на себя руки. И он не шутит, потому что унижения, которые он терпит от девицы Кланьки, выше человеческого разумения. Кроме того, что старика день и ночь петушат разные мерзавцы, Кланька-Децибел заставляет его пить мочу, ссыт ему прямо в рот. Савелий огорчился, услышав все это.
— Дак надо ехать выручать.
Володя сказал:
— Поехать можно, но без выкупа не отпустят.
— И скоко требуют?
— Штука как минимум.
Проститутка Люба в ту же секунду потеряла интерес к разговору и пошла протирать тряпочкой уснувший экран «Самсунга». Володя заметил:
— Видишь, Савелий? Вот вся их преступная порука. Пить, гулять вместе, а денежки врозь.
Люба вспылила:
— Ну конечно! Для того я корячилась, копила, чтобы за сраного бомжа выкуп заплатить.
— Постыдись, Люба, — возразил милиционер. — Пусть Ешка сраный, но сколь раз он тебя из беды выручал, вспомни? И к профессии пристроил, место на вокзале застолбил. Да ты когда из своей Вязьмы пришлепала, кем была? Без него тебя сто раз бы угрохали.