Хохряков симпатизировал новому сотруднику, потому что угадал в нем крепкого самца-производителя, но понимал, что приставить его к делу чрезвычайно трудно. И спеси много, и должок на нем большой, как ни старайся, целиком не спишешь. Та организация, где до прибытия в Зону числился на довольствии Гурко, вызывала у Василия Васильевича уважение, и это тоже шло змеенышу в плюс. Хохряков уважал не только КГБ, но и царскую охранку, и любую подобную организацию в любой точке земного шара за то, что они умели держать в узде беспокойных, шебутных людишек, которые без присмотра натворили бы еще больше пакостей, чем им доселе удавалось.
— Тебе, наверно, невдомек, дураку, — увещевал он молодого гордеца, — что вся ваша служба теперь подобна тени отца Гамлета: пугает, а никому не страшно. Слава Богу, успели мы у вас власть перенять.
— Кто это вы, — поинтересовался Гурко. — Бандиты, что ли?
— Называй как хочешь. Для одних бандиты, для других Хозяева. Суть в том, что успели власть взять. И недоморышей вроде тебя потеснили. Теперь все проблемы будут вскоре решены. Кого на кол посадить, а кого в печку сунуть — это уже технические вопросы. Главное, навести такой порядок, чтобы земля вздохнула привольно. То есть человеческий нарост с нее поскорее сковырнуть.
Про человеческий нарост Гурко слышал и прежде, любимый конек Хохрякова, но поразился спокойной, властной уверенности, с которой тот говорил. Если не смотреть на Хохрякова, а только слушать, то могло показаться, что его умиротворенный голос доносится прямо с неба. На сей раз они беседовали в рабочем кабинете Василия Васильевича, куда тот вызвал Гурко, чтобы узнать о подготовке к приему дорогого гостя, Кира Малахова. Гурко доложил, что никаких накладок не предвидится. Если с Киром будет свита (оговорено десять человек), то их тоже можно уложить в любой момент — по желанию заказчика. Работа пустяковая.
Хохряков налил в рюмку розовой жидкости из хрустального флакона, пододвинул Гурко.
— Попробуй, вкусно.
— Благодарствуйте, — Гурко выпил, даже не спросив, что это такое. Оказалось, слабый напиток, замешанный на рисовой соломке. По вкусу напоминало яичный коктейль. Ударило по глазам, но не сильно. Многообразие наркотиков в Зоне поражало, но Гурко быстро привык к волнующему изобилию. Подобно другим обитателям Зоны, он уже воспринимал наркотическую ауру примерно так же, как житель Лондона воспринимает обыденную пасмурную хмарь.
— Ты хитер, как гадюка, — одобрительно заметил Хохряков, проследив, как подействует на молодца коварное питье. Оно никак не подействовало. Словно Гурко отхлебнул парного молочка. — Но судьбу не перехитришь, юноша. Даже не надейся.
— Что вы имеете в виду, Василий Васильевич?
— Переоцениваешь ты себя, майор. Или какое там у тебя было звание?
— Почти полковник, — с гордостью сообщил Гурко.
— Так вот, полковник, кривой гвоздь в доску не забьешь. Не знаю, говорил тебе Мустафа или нет, но я был против того, чтобы тебя использовать. Я ведь знаю, чего ты собираешься учудить. У таких, как ты, всегда оса в жопе. Но он хочет убедиться, пусть убеждается. Я не против. Больше скажу. Ты парень неплохой. Попал бы раньше ко мне, я бы из тебя, как папа Карло, вытесал хорошенькую Буратину. Но теперь уже поздно. Слишком много ты о себе возомнил в предыдущие годы. Слишком легко тебе все давалось. А так-то почему бы и нет? Убивец ты классный, не спорю.
— Как вы образно выражаетесь, — с почтением отозвался Гурко. — На ваши сомнения одно отвечу. Даже тому, у кого оса в жопе, жить-то охота. Верно? Донат Сергеевич по великодушию своему шанс мне предоставил, и я его использую. Ведь есть этот шанс, есть?
— Почти неприметный, но есть, — согласился Хохряков. — Про Малахова хочешь чего-нибудь узнать?
— В общем-то неплохо бы.
Тут немного лукавил Гурко. Про Кира Малахова, вязьменского крутяка, он был наслышан и прежде. По оперативным разработкам тот котировался высоко, чуть ли не на уровне рыжего Толяна, и сравнение это было не случайным. Среди московского паханата, оставшегося на обочине легальной власти, Малахов был, пожалуй, главный, а возможно, и единственный натуральный интеллигент. Его личность никак не укладывалась в портрет обыкновенного живоглота, сколотившего дурной капиталец на слезах голосящих российских придурков. Начать с того, что у Малахова было два законченных высших образования — юридическое и медицинское — и четыре года назад он прошел полноценную полугодичную стажировку — то ли в Америке, то ли в Израиле. Вернулся с промытыми, чистыми, как у младенца, мозгами, но непомерно раздутый от аристократического чванства. Многое в жизни досталось ему по наследству от родителей: отец — крупный партийный философ-теоретик, декан Академии общественных наук, а впоследствии ближайший соратник Горбачева, один из разработчиков гениальной модели «ускорения» и «нового мышления», мать — профсоюзная деятельница российского масштаба, известная в партийных кругах под кличкой Маня Перламутровая, — да, он многим был им обязан, но кое-чего добился и сам. Не родители, а счастливый случай свел Кира Малахова в конце восьмидесятых годов с неким молодым человеком, веселым и предупредительным, с которым они сошлись близко, как сходятся только в молодости, и полюбили друг друга. Это сейчас имя великого реформатора гремит по всему миру, наводя ужас на быдло и внушая надежду всем жаждущим разбогатеть, а на ту пору это был всего лишь начинающий торгаш, занимающийся цветочным бизнесом и мечтающий о том, как срубить лишний стольник с зазевавшегося клиента. Но ветер вольного рынка уже поддувал в паруса золотой молодежи. Новый знакомец ввел Кира Малахова в тесный кружок своих корешей, таких же бесшабашных и сосредоточенных, как он сам, большей частью связанных кровными узами с партийной элитой. Много среди них было прожигателей жизни, но были и такие, кто от скуки занимался экономикой и политикой. Из них в скором будущем, когда протрубили трубы Архангела, и составилось интеллектуальное ядро, штаб по генеральному переустройству дремучего болота под название Россия. Как-то все разом, точно по мановению волшебной палочки, они выскочили на поверхность общественной жизни и заняли все посты в правительстве и вокруг. То есть сказать «все посты» было бы, наверное, преувеличением, но все же достаточно для того, чтобы осуществить свои фантастические проекты. Для больной, изнемогшей под игом коммунизма страны это было почти чудом, сравнимым разве что с явлением Ноева ковчега на волнах всемирного потопа. Главное, что все они, эти золотые мальчики, выросшие на очень хорошей, Доброкачественной пище, были настолько целеустремленные и даже отчасти безрассудные в своем провидческом идиотизме, что если между ними и возникали споры, то только о том, за какой срок — триста, четыреста, пятьсот дней — удастся окончательно переломить хребет все еще ползающей и скалящей зубы советской гадине. Для великого дела им понадобилось около трех лет. Это были истинные победители, и Кир Малахов волею судьбы оказался одним из них.