— Так сделали сволочи, — извинился, — чуть понервничаю — вываливается… Я что-то слышал про Зону или мне показалось?
— Нет, не показалось, — ответила Маша. — Савелия надо доставить в Зону и обратно. Полный цикл.
Гарик уставился на Савелия, ожидая подтверждения, и тот приметил в его глазах сразу несколько взаимоисключающих выражений.
— Да, сынок. Она верно говорит. Надобно в Зону наведаться.
— Тариф известный, — Гарик опустил долу загадочные очи. — Пять тысяч в один конец. Не мной придумано. Левая ездка.
— Пять тысяч чего? — уточнил Савелий.
— Долларов, естественно.
— Видишь, Савушка, — прощебетала Маша-Кланя. — Стоит ли платить такие деньги неизвестно за что?
— Есть благотворительный курс, — сказал Гарик. — Три тысячи. Но без гарантии возвращения.
Савелий ничему больше не удивлялся: ни ночному вокзалу, где жизнь идет по дневному распорядку, ни богатой комнате, затерянной в недрах складов, ни заморскому питью со льдом, ни названной сумме. В общем-то для него было все едино: что один рубль, что тысяча долларов. Он настроился на другую волну и чувствовал, что путешествие подходит к концу.
— Дак, может, завтра и махнем? — спросил он. Гарик бросил на него сверкающий помехами взгляд, обернулся к Маше.
— Все бабки вперед, — объявил строго. — Такие правила. Не мной заведено.
— Не жирно будет? — тихо поинтересовалась девушка. Гарик вздрогнул, как от укуса, но совладал с собой.
— Кланечка, ты же знаешь, кто контролирует коридор. Мы же с тобой только пешки, верно?
— Ты — да, — подтвердила Маша-Кланя. Допила стакан и потянула Савелия. — Пойдем, Савушка. Все обсудим и вернемся.
Гарик проводил их до выхода из складских лабиринтов. Выскакивал то слева, то справа и безостановочно нес какую-то околесицу, но заметно было, что напуган. Из его слов Савелий лишь понял, что если бы все зависело от Гарика, он свои бы доплатил, но отправил Савелия дуриком в Зону; но будучи человеком подневольным, маленьким, ничем не может помочь, даже если разобьется в лепешку.
— Не думай, Кланечка, я не химичу. Ты же помнишь, как я для тебя старался, когда ты с психом сцепилась? Да я…
— Заткнись, окурок, — грубо оборвала Маша, и после этого Гарик отстал, затерялся среди пылающих витрин.
— Хороший паренек, — оценил Савелий. — Но немного дерганый.
— Сволочь он хорошая. Из проходняка половину под себя гребет, не меньше.
Через несколько минут одной ей ведомыми проулками она завела Савелия в узкий дворик, куда не проникало ни единого звука из смежного мира. Здесь стояла такая тишина, как на дне колодца. Меж двух пятиэтажных домов с потушенными окнами серым пятном мерцала круглая арка. Ощущение колодца усиливалось оттого, что над головами вдруг проступило небо с серебряными монетками звезд. На мгновение Савелию почудилось, что он в деревне.
Уселись на лавочке под уснувшей ветлой. Маша-Кланя достала прихваченную у Гарика недопитую бутылку виски и сигареты.
— Надо потолковать, Савушка.
— О чем?
— Я могу достать бабки.
— Не сомневаюсь.
— Но с одним условием. Нет, с двумя.
— Выпей, голубушка. Согрейся. Зябко тут.
— Я тоже иду с тобой в Зону.
— Это первое условие. А второе?
— Если останемся живые, возьмешь меня с собой.
— Согласен, — ответил Савелий, не дав себе и минутки подумать. С огромным облегчением Маша отпила из горла, потом закурила. Прижалась к нему.
— Ты правда меня не бросишь?
— Правда.
— Хочешь знать, почему удираю?
— Дело немудреное, чего тут знать. Из ада бежишь, чтобы родить на воле.
— Савушка, ты дурак! Неужто тебе со мной не противно?
Дальше между ними пошел разговор, интересный только для двоих.
Сергей Петрович все же выполнил долг чести и, с опозданием против обещанного на неделю, завернул на конспиративную квартиру, где пряталась от убийц преданная ему душой Тамара Юрьевна. Застал ее в таком виде, что лучше бы не заглядывал, Пережитое потрясение и вынужденное затворничество наложили на нее тяжелый отпечаток: она пила не просыхая. Сергей Петрович открыл дверь своим ключом и весело позвал: «Томочка, ау! Ты где, моя маленькая?!»
Томочка на любовный зов не отозвалась, он обнаружил ее в гостиной у телевизора. Телевизор работал, но Тамара Юрьевна на него не глядела. Блаженно развалилась на ковре и дремала, задрав нос к потолку. Личико красное, раздутое, как у моржа. Мелкой сеточкой по коже щек проступили все пятьдесят два годика. Рядом валялась опрокинутая литровая бутылка «Смирновской», с тоненькой струйкой, протекшей под пышное Тамарино бедро. Изо рта слюнка свесилась. И при этом блаженная, застывшая улыбка утопленницы. Одета неброско, но вызывающе — распахнутый нейлоновый халатик и больше ничего. Трудно поверить, но Сергей Петрович при взгляде на бедную алкоголичку ощутил не жалость, не отвращение, а толчок желания, спертого и душного, как у подростка, подглядывающего за дамами в щель сортира. Это можно было объяснить только тем, что дьявольские чары, которыми роковая женщина свела с ума сотни мужиков, никуда не делись, и, вероятно, она унесет их с собой в могилу.
Сергей Петрович пошел в ванную, принял душ, попил чайку на кухне, немного прибрался, давая подруге спокойно отдохнуть, и лишь затем выключил телевизор и склонился над Тамарой Юрьевной в намерении перетащить на диван и устроить там поудобнее. Но она проснулась, и сразу доказала, что и в запое осталась тверда духом.
— Не прикасайся ко мне, негодяй! — пробурчала свирепо, будто увидела корейца Кима.
— Что ты, Томочка, разве я прикасаюсь?! Тебе же здесь неудобно. Давай переляжем на диван.
Тамара Юрьевна повела мутным, черным оком и заметила опрокинутую бутылку.
— Ах, вот как! Решил покуражиться? Ничего не выйдет, голубок. У меня целый ящик на кухне.
— Тебе выпить хочется? Сейчас принесу. Давай сперва на диван переберемся.
Кое-как удалось уговорить, но от его помощи она отказалась. Сама, хотя и с кряхтением, переместилась наверх и по пути попыталась отвесить ему леща. Сергей Петрович еле уклонился. На диване запахнулась в халат, привалилась к спинке, грозно сверкала черными плошками.
— Что стоишь истуканом? Неси водки!
Он принес водки и плюс ее любимый соленый огурец, гадая, в рассудке она или витает в винных облаках. Во всяком случае, у него не было сомнений, что она на грани горячки. Впрочем, на этой грани она благополучно пребывала третий год, с тех пор как они познакомились.
Двумя глотками Тамара Юрьевна осушила чашку, захрустела огурцом. Долго, с умным видом следила за воздействием водки на организм. Осталась довольна. Прокурорский взгляд постепенно смягчился. Сергей Петрович ждал.
— Ну? — спросила наконец. — Говори, негодяй, сколько мне по твоей милости сидеть в норе?
— Уже недолго, Томочка, несколько дней, не больше.
— А потом что?
— Мустафе будет не до тебя.
— Ты уверен?
— Есть к тебе маленькая просьба, Томочка.
— ?
— Ты не могла бы прервать запойчикденька на три?
Тамара Юрьевна молча отдала ему чашку, рукой указала на дверь. Он сходил за второй порцией. Когда вернулся, Тамара Юрьевна расположилась на диване с большим удобством, подложив под голову подушку. Ему даже показалось, что причесалась. Морщинки разгладились. Но вид по-прежнему помятый и непримиримый.
— Сейчас похмелюсь, — сообщила сурово, — и в постель. Иначе за себя не ручаюсь. Понял, негодяй?
— Конечно, понял. Видишь ли, Томочка, ты можешь в любой момент понадобиться, а куда ты годишься в таком состоянии?
От возмущения чуть не задохнулась.
— Ах ты, подлюка! Ах, сутенер засранный! Да как ты смеешь командовать после того, что со мной сделал?!
— Грубость тебе не к липу, — поморщился Сергей Петрович. — Аристократка, графиня. И вдруг такой жаргон.
Тамара Юрьевна раздумывала, плеснуть ли водку в насмешника или вылить в себя. Все-таки решила выпить. Потребовала: