Молчание, казалось, никогда не кончится, и я уже хотел встать, извиниться за доставленные хлопоты и глупые вопросы, но Надежда Степановна, очевидно, что-то решив для себя, очень тихо, почти шепотом сказала:
– Так разве угадаешь… Покойников одних целый вертолет доставили. Когда у нас еще такое бывало? Места у нас, конечно, серьезные, но чтобы так-то… Ну, мой и вздернулся. Я, говорит, сам разберусь, что тут к чему. Считал, что пришлому человеку без помощи или без подсказа в местах здешних ни в жизнь не разобраться. Кто-то свой их наводил – в этом даже сомнения не было.
– А этого так и не поймали? Башку.
– Считай, поймали, да толку-то…
– Как это?
– Так. В том же самом виде и поймали, как дружков его.
– В каком виде? – все еще не понимал я.
– В каком, в каком… В каком побросал их, когда не нужны стали. Только он их в спину, а его спереди приложили. От башки у этого самого Башки и половины, сказывали, не осталось. Так что, кто помогал, кто его самого, поди теперь, разбирайся. Кто только голову не ломал, чего только не придумывали и не выдумывали, все без толку. До сей поры ночь темная. Разве теперь что стронется.
– Почему вы так считаете?
– Тебя вот принесло. Тебе что, во всей тайге места больше не нашлось?
– Да я и понятия не имел.
– Ты, может, и не имел, а кто-то другой имел.
– Меня все в один голос отговаривали. И до сих пор отговаривают.
– Арсений, что ль, отговаривал?
– Больше всех.
– Тогда и вовсе концы не свести.
– Какие концы? Вы хоть дорасскажите, что и как.
– Рассказывай, не рассказывай… Я ж говорю – ниточки ухватиться не сыскали.
– Значит, кто-то поумней всех оказался?
– Выходит, так. Ладно, спи давай, давно пора. А то и я с тобой как девка молоденькая засиделась. Петухи скоро запоют.
– Какие петухи?
– Это я так. За полночь уже перевалило. Мы здесь рано укладываемся, к таким посиделкам непривычные.
– А Ольга? Что у них там случилось? Я хоть и не знаю ничего, но вывод сам напрашивается. Если с ней что-то, то Башку только Арсений. Ее что, убили?
И снова безмолвное пространство надвинулось на нас из глубины спящего дома – ни шороха, ни скрипа, ни дыхания. Сначала мне, правда, показалось, что слышно, как снег хлесткими огромными хлопьями бьет в окна и стены, но прислушался и понял – не то чтобы снега, ветра не слышно. Все замерло вокруг, все было неподвижным и почти нереальным в этом безмолвии и неподвижности.
– Может, убили, а может, и не убили, – вдруг совершенно спокойно сказала Надежда Степановна и тяжело поднялась из-за стола. – Кроме бандюги этого ничего больше не отыскали. Рядом с палаткой самой лежал. А ни ее, ни золота, которое он тащил на себе от самого того проклятого ручья, ни слушинки, ни дышинки. Словно и не было ничего. Как Серега Птицын говорит – «до сих пор покрыто мраком неизвестности». Правильно Петр сказал: нечего тебе там гоношиться. От греха подальше.
– Не понимаю, Арсений где был, когда все это произошло?
– С ним тоже крутили-вертели, – остановившись перед дверью в спальню, с какой-то покорной усталостью ответила хозяйка. – Каждый его шаг с рулеткой обмеряли. Да только ничего у них не сложилось. И за два дня не поспеть с того места, где его отыскали. Мой-то в самых главных свидетелях оказался. Он Арсения Павловича за вторым перевалом отыскал. Карай отыскал.
– Ничего не понимаю. Как он там оказался?
– К старателям за помощью подался.
– Арсений? За помощью? Он сам кому хочешь поможет. За какой помощью?
– Лодку у них унесло. Берег подмыло, что ли? В общем – унесло. А без лодки оттуда пустое дело выбираться. А она ногу еще повредила. С больной ногой разве по горам двинешься? Осыпь на осыпи. После таких дождей и вовсе полное самоубийство. Даже для здорового. Так и получилось. Если бы не мой, кто его знает, как сложилось. С того свету на себе доставил.
Услышанное ошеломило меня.
– К каким он старателям пошел? К тем?
– К тем. К покойникам. Ладно, а ты мы с тобой до утра не переговорим. Об этом только начни.