— Пастой так, падумай! Мордой к стене! — скомандовал заключенному Батов.
Тут-то в дежурку и заявился инструктор политотдела.
— Что случилось? — удивленно подняв брови на уткнувшегося в угол комнаты зека, спросил политработник.
— Наказан! — коротко бросил Батов, не считая капитана из управления за серьезное начальство. — Картошку, понэмаешь, чистить не хочет!
Узрев благодатное поле для воспитательной деятельности, капитан подошел к зеку и, поправив очки, глубокомысленно начал:
— Повернитесь ко мне, гражданин осужденный! Как вам не стыдно! Ведь вы отказываетесь приготовить пищу для ваших же товарищей, которые работают сейчас на благо страны. Они что же, по вашей милости должны остаться голодными? Стыдно! Я вижу на ваших глазах слезы. Может быть, вы одумались?
Не выдержав дикой боли от сдавивших его наручников, зек обмочился в штаны и в отчаянии заорал:
— Гражданин дежурный! Ведите скорее в шизо и уберите этого очкастого пидора! А то я ему нос откушу!
Оскорбленный политработник отшатнулся и укоризненно покачал головой:
— Неисправимый тип…
— Да нэт, хароший пацан, — миролюбиво возразил Батов. — Подуркует мал-мал, пасыдит в камере — шелковый будет.
Все отряды выгораживались изолированными друг от друга локальными секторами. «Локалка» представляла из себя пространство, включающее здание общежития и территорию вокруг, обнесенные решетчатым забором из толстых стальных прутьев высотою около трех метров.
В локальный сектор вела калитка, которая запиралась на электрозамок. Здесь же строилась будочка, в которой сидел зек-«локальщик». У него была связь с центральным пультом, с которого отпирались замки. Таким образом, ни один заключенный теоретически не мог покинуть без разрешения дежурного офицера территорию своего отряда.
Но электрозамки ломались, «локальщики» орудовали ключами, и в принципе каждый зек, которому этого очень хотелось, мог бродить по всей зоне — стоило лишь договориться с «локальщиком». При этом можно было и просто обмануть дежурного, сказавшись больным и попросившись на прием в санчасть. После чего, вырвавшись на свободу, побродить по зоне, навестить «кентов» из других отрядов, «выморозить» чего-нибудь у другана — повара в столовой, а то и сбегать на вахту, «стукануть» дежурному наряду на своих приятелей…
Рассказывают, что, когда российские колонии посетили коллеги-тюремщики из Германии, они долго дивились на многочисленные заборы внутри зоны, не в силах постигнуть предназначения локальных секторов. Когда им наконец растолковали принцип разобщения осужденных для ужесточения надзора, немцы предложили просто повесить таблички с надписью: «Проход запрещен». Это в наших-то зонах, где за ночь зеки умудрялись выломать стальные прутья «локалок» толщиной в палец просто затем, чтобы сбегать попить чайку в соседний отряд…
Локальные сектора в разных отрядах обустраивались на свой лад. В отряде Мамбетова соорудили спортплощадку, где можно было погонять мяч, повисеть на перекладине и качнуть самодельную штангу.
«Локалка» бесконвойников, работавших за пределами зоны, благоухала роскошными цветами.
Были отряды-грязнули, где зачуханные зеки с утра до вечера вяло шоркали метлами заплеванную территорию, гоняя из конца в конец неистребимый мусор.
Распорядок дня в зоне планировался примерно так: подъем — в шесть часов утра, в половине седьмого — утренний просчет и завтрак, в восемь утра — выезд на работу. Обед в жилой зоне и на объектах — с часу до двух, в шесть вечера — очередная проверка, затем ужин. В десять часов — отбой.
Днем проверки заключенных проводились на плацу, ночью прапорщики-контролеры считали спящих «по головам».
Проведение просчетов возлагалось на дежурный наряд, состоящий из нескольких контролеров-прапорщиков и офицера, помощника начальника колонии.
Наряд нес службу по двенадцатичасовому графику. Были смены, где прапорщики вечно путали счет, количество «наличных» зеков не совпадало со списочным, проверка затягивалась на два-три часа.
Летом это не имело особого значения, а вот зимой, под пронизывающим ветром, осужденные роптали, крыли контролеров матом, а те бегали по отрядам, разыскивая недостающего, чаще всего прикемарившего в каком-нибудь закутке зека. Если такового в конце концов находили, то будили пинками и волокли, очумевшего от сна и града обрушившихся вдруг ударов, в штрафной изолятор.
Самым курьезным было то, что при двух ночных побегах из жилой зоны на моей памяти проверки сходились и бежавших спохватывались лишь много часов спустя.