Мэгги понеслась, огибая дом, к парадной двери, вдавила пальцем кнопку звонка.
— Мам, это Андреа. Впусти меня.
Она заколотила по двери обоими кулаками, сердце ее ухало в груди. Собаки были уже совсем рядом. Дверь распахнулась, и Мэгги ввалилась в дом.
— Матерь Божья! — Крепкая рука поддержала ее. Другая сжимала дробовик с опиленным стволом. — Андреа, ты же вроде как умерла!
— Донни, отзови собак.
— Да-да… — И Донни Прованто рявкнул в рацию: — В доме порядок. Отзови их.
Он сунул обрез в стойку у двери, рядом с другим оружием.
— Андреа? О Боже. Что случилось?
Мэгги смотрела на спускающуюся по лестнице мать. Темные волосы, ни следа седины, большие карие глаза. Со времени последней их встречи в монастыре, в Огайо, где они дважды в год проводили вместе по три драгоценных дня, мать похудела.
Мэгги бросилась к ней, почувствовала, как руки матери обнимают ее. Однако теперь, когда она могла дать волю слезам, слезы течь не пожелали.
— Ох, мамочка, милая моя, все хорошо. Я здесь.
Бьянка Беллини, обняв дочь, повела ее в кухню. Усадила на стул, выдвинув его из-под древнего стола, стоявшего некогда в трапезной братства французских монахов.
— Что-то случилось с Джимми, так? — сказала Бьянка. Это было скорее утверждение, чем вопрос.
— Его похитили, мама. В воскресенье утром. Обстреляли дом и забрали Джимми. Он спал, и они схватили его.
— Кто? Кто это сделал? — простонала Бьянка.
— Не знаю. Я думала, что О'Мэлли, но теперь не знаю.
— Боже мой. Они звонили сюда.
Мэгги вскочила:
— Кто? — Она и не заметила, как оказалась рядом с матерью. — Мам, кто тебе звонил?
— Не знаю, детка. Я перепугалась, попробовала связаться с тобой. И сегодня тоже пыталась сказать тебе по телефону…
— Ты звонила мне домой? — испуганно спросила Мэгги.
— Нет. Ты же знаешь, я не делаю этого, никогда. Позвонила по номеру, который ты дала мне на крайний случай — офицеру, который занимался тобой, Джорджу Ментону. Его не было, а мужчина, который ответил на звонок, все время спрашивал, кто я и чего хочу. Я повесила трубку.
— Когда они звонили?
— В воскресенье утром, около одиннадцати.
— Что сказали?
— Голос был мужской. Он сказал: «Мы слышали, у вас есть внук. Присматривайте за ним получше». А потом говорит: «И передайте наши наилучшие пожелания вашей дочери Мэгги». Я не ответила. Просто положила трубку.
— Но в то время он уже был у них. О Господи.
— Эта была угроза. Мне следовало понять.
— Нет, мам. Это звонил О'Мэлли, больше некому. Но почему они не взялись за Пола? За его дочь? Я видела Пола на фотографии в газете. Почему я? Почему мой Джимми? И почему сейчас, столько лет спустя?
— Не знаю, — покачала головой Бьянка.
— Пол ничего тебе не говорил?
— Я не вижусь с Паоло…
— Но ты хоть разговариваешь с ним?
Бьянка опять покачала головой:
— Я не вижусь с Паоло. И не разговариваю с ним.
— Ох, мама.
Мэгги хотелось кричать. Как можно думать о том, кто с кем спит, когда существуют куда более важные вещи?
— Я вижусь с его женой, когда она приводит ко мне Джоли. Она ничего мне не говорила.
— Значит, Джоли ничто и не угрожало. Так почему же мы? И как они смогли нас найти?
Женщины смотрели друг на дружку.
— Должно быть, кто-то проговорился, — сказала Мэгги.
Сэм остановил такси:
— «Метрополитен», угол Лексингтон и Пятьдесят первой.
Кошмарная выдалась ночка. Хорошо хоть ему удалось вовремя смыться. Нью-йоркская полиция пока еще не знает, что бродяга, сидевший в дверях «Закусочной Берни», — это и есть тот самый Сэм Кейди, вооруженный и очень опасный.
Да и остановившись в «Метрополитене», он совершил ошибку. Федералы непременно выяснят, что он жил здесь, когда последний раз был в Нью-Йорке, и явятся в отель — посмотреть, не вернулся ли он. Значит, надо смываться и оттуда, сейчас же. Сэм решил все же рискнуть и заглянуть в отель, чтобы быстро принять душ, переодеться в сухую одежду, принесенную им несколько раньше в номер, а после вернуться к дому священника еще до начала шестичасовой мессы.
Сэм расплатился с таксистом, шагнул, пригнув от дождя голову, на мокрый тротуар. Толкнул стеклянную дверь, окинул взглядом вестибюль и увидел двух мужчин в темных костюмах, стоявших у стойки бара, глядя на дверь.
Сэм повернулся и помчался через улицу, уворачиваясь от машин. Секунду спустя двое мужчин выскочили из отеля и тоже заюлили между машинами, не обращая внимания на гневные вопли водителей.
— Кейди! — крикнул один из них. — ФБР. Стоять!
Сэм знал, что оружие они применить не решатся: компания нетвердо держащихся на ногах участников какого-то съезда, хохоча и перекрикиваясь, заполнила все вокруг, направляясь к отелю. Он выскочил на Пятьдесят вторую — улицу перегородил трейлер, стоявший у какой-то стройки. Сэм подпрыгнул, перевалил через деревянный забор и соскочил по другую его сторону.
И оказался на краю котлована. Когда-нибудь здесь появится многоэтажный подземный гараж. Сейчас же котлован походил на гигантскую могилу. Сэм вслушивался, пытаясь различить звуки погони, но слышал лишь отдаленный шум автомобилей. Ни криков, ни топота. Сверху котлован не освещался. Только по периметру его мерцали под проливным дождем фонари.
Сэм осторожно пошел вдоль края ямы, пока не достиг места, где забор упирался в стену соседнего здания. Две доски здесь оказались неприколоченными. Сэм протиснулся в щель, доски со стуком вернулись на место — он был один, на Пятьдесят третьей. Мимо проезжало такси — чудо в такую дождливую ночь. Сэм забрался в него и попросил водителя отвезти его в ближайший приют.
Три часа спустя Сэм шел мимо «Портных Хо Вонг» и «Одежды Розенгартена», направляясь к Берни. Как только закусочная откроется, надо будет позвонить оттуда Пити. Таксист высадил его у приюта на Пятьдесят пятой уже после пяти. Он снял комнату, принял душ и на несколько минут прилег, чтобы отдохнуть, прямо на одеяло. А когда очнулся, было уже семь, и к ранней мессе он опоздал. Но по крайней мере чувствовал, что сил на предстоящий день ему хватит.
— Наилучшего утра тебе, странник, — вторгся в его мысли голос. — Что это ты делал прошлой ночью в дверях Берни?
Рядом с ним топал, приладившись к его шагу, старик в черном капюшоне. Сэм, заглянув под большой полиэтиленовый мешок для мусора, узнал нищего, которому он вчера отдал пятерку.
— А, ну как дела? — спросил Сэм.
— Чувствую себя намного лучше. Ходил отметиться в «Бельвю». — Нищий взглянул на Сэма. — Так что с тобой? Жена из дому выгнала?
— Да вроде того, — ответил Сэм. — Сам-то где ночевал?
— Подыскал местечко в парке. Видел, как ты смывался. — Он смерил Сэма на удивление проницательным взглядом. — Что ты вообще тут делаешь? Я же знаю, деньги у тебя водятся. Мне вон пятерку дал. Знаешь, у тебя такой вид, будто за тобой копы гоняются.
Сэм еще раз вгляделся в лицо, которое видел вчера на ступенях церкви. Малый-то, судя по разговору, не простой.
— Как тебя звать?
— А тебе зачем?
— Мама всегда говорила мне: будь вежлив.
— Тогда как насчет Янки, а, южанин?
Сэм усмехнулся:
— Ты у церкви много времени проводишь?
— Провожу кое-какое. Скажи, ты пожрать не хочешь? Тут экономка добрая. Я у нее чуть не каждое утро кормлюсь. Разрешает посидеть на ступеньках. У нее и на двоих хватит.
— Нет, это не для меня. Послушай, давай я тебе чего-нибудь горячего у Берни куплю.
Янки искоса глянул на него:
— Я бы лучше выпил. Если бы ты за это дело заплатил. А поесть я и в церкви поем.
— А если я тебе и горячего куплю, и выпивки? Тогда как?
Они подождали у двери, в нише которой Сэм провел добрую часть прошлой ночи, пока тот же бармен не открыл ее. Он глянул на Янки:
— Вали отсюда. Я тебе уже говорил, хочешь попрошайничать, топай в церковь.
— Иди к черту. Я с патроном. — Погромыхивая пакетом с пустыми жестянками, Янки протиснулся в теплое нутро закусочной. — Растопите очаг, друг мой. Я проголодался.