— Наилучшего утра тебе, странник, — вторгся в его мысли голос. — Что это ты делал прошлой ночью в дверях Берни?
Рядом с ним топал, приладившись к его шагу, старик в черном капюшоне. Сэм, заглянув под большой полиэтиленовый мешок для мусора, узнал нищего, которому он вчера отдал пятерку.
— А, ну как дела? — спросил Сэм.
— Чувствую себя намного лучше. Ходил отметиться в «Бельвю». — Нищий взглянул на Сэма. — Так что с тобой? Жена из дому выгнала?
— Да вроде того, — ответил Сэм. — Сам-то где ночевал?
— Подыскал местечко в парке. Видел, как ты смывался. — Он смерил Сэма на удивление проницательным взглядом. — Что ты вообще тут делаешь? Я же знаю, деньги у тебя водятся. Мне вон пятерку дал. Знаешь, у тебя такой вид, будто за тобой копы гоняются.
Сэм еще раз вгляделся в лицо, которое видел вчера на ступенях церкви. Малый-то, судя по разговору, не простой.
— Как тебя звать?
— А тебе зачем?
— Мама всегда говорила мне: будь вежлив.
— Тогда как насчет Янки, а, южанин?
Сэм усмехнулся:
— Ты у церкви много времени проводишь?
— Провожу кое-какое. Скажи, ты пожрать не хочешь? Тут экономка добрая. Я у нее чуть не каждое утро кормлюсь. Разрешает посидеть на ступеньках. У нее и на двоих хватит.
— Нет, это не для меня. Послушай, давай я тебе чего-нибудь горячего у Берни куплю.
Янки искоса глянул на него:
— Я бы лучше выпил. Если бы ты за это дело заплатил. А поесть я и в церкви поем.
— А если я тебе и горячего куплю, и выпивки? Тогда как?
Они подождали у двери, в нише которой Сэм провел добрую часть прошлой ночи, пока тот же бармен не открыл ее. Он глянул на Янки:
— Вали отсюда. Я тебе уже говорил, хочешь попрошайничать, топай в церковь.
— Иди к черту. Я с патроном. — Погромыхивая пакетом с пустыми жестянками, Янки протиснулся в теплое нутро закусочной. — Растопите очаг, друг мой. Я проголодался.
Бармен повернулся к Сэму:
— Сюда этого бродягу водить нельзя.
— Вы просто принесите нам завтрак. — Сэм, как и прежде, уселся за столик у окна, откуда хорошо была видна церковь. — Мы поедим и уйдем.
Янки аккуратно пристроил свои пакеты на стуле, стоящем напротив Сэма, а сам уселся с ним рядом.
Бармен со стуком поставил на столик две кружки — в пятнах и трещинах, обгрызенные, кофе переливался из них через край. Янки свою отодвинул.
— Я предпочел бы стакан молока с парой взбитых в нем сырых яиц. Для начала. — Он взглянул на Сэма: — Перебрал я вчера. А это помогает.
— Дайте ему молоко с яйцами. В приличном стакане, — сказал Сэм бармену и оттолкнул растрескавшиеся кружки. — Это можете забрать, принесите пару чистых кофейных чашек. Затем яичницу, оладьи, колбасу, бекон, тосты. — Он посмотрел на Янки: — Что еще?
— Я дам тебе знать.
Сэм вспомнил пончики тетушки Пелли и заказал себе несколько штук. Когда Янки распробовал напиток, он пододвинул к нему фотографию:
— Ты знаешь этого священника?
Янки глянул на фотографию, потом на Сэма:
— Так и думал, что ты коп.
— Я не коп. Был когда-то, но теперь уже нет. Жена у меня сбежала, я ее ищу. Обнаружил этот снимок в ее столике. А экономка тамошняя говорит, что никогда этих ребят не видела.
Янки откинулся назад, предоставляя бармену возможность поставить перед ним нагруженные едой тарелки. Сэм придвинул фотографию поближе к нему.
— Посмотри как следует. Кто этот священник: Патрелли или Лачински?
Янки аккуратно подцепил вилкой яичницу и целиком отправил ее в рот. Прожевал, проглотил и только потом ответил:
— Бутылка намного лучше рюмки. В прежней жизни я предпочитал «Чивас Ригал».
— Все, что хочешь, Янки. Ты знаешь, кто это?
— Малый в юбке — отец Патрелли. Второго не знаю. Но за две бутылки могу поспрошать в округе.
Сэм кивнул. Не его это дело — души спасать. Это работа священника.
— Договорились. Я сделаю тебе копию снимка.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Часы стоящей в начале Уолл-стрит церкви Святой Троицы начали издавать знакомый музыкальный перезвон. В толпе людей, спешивших на работу, Мэгги взбежала по ступенькам лестницы, ведущей из станции подземки наверх: поглядеть на нее со стороны — всего-навсего еще одна служащая из сотен других. Собственно, она и не думала, что за нею сейчас следят. Когда Донни Прованто отвозил ее около шести утра к станции подземки, хвоста за ними не было. У Донни, многие годы бывшего телохранителем ее отца, развилось на чужие глаза шестое чувство.