— Все это куча дерьма. Машина бронирована, Пити. Я всадил в нее пару пуль, так они даже краску не поцарапали. Ладно, спасибо. — О Джимми Сэм спрашивать не стал; он знал, что, услышав ответ Пити, может сорваться. — Я позвоню.
Он повесил трубку, взял пакет с едой, который Берни плюхнул рядом с ним на пол, вышел под дождь и глянул на Янки.
— Есть тут поблизости сухое место?
— Мне и здесь хорошо. — Янки окинул взглядом пакет. — Жратва для меня или ты ее сам собираешься употребить?
— По обстоятельствам. Мне нужна кое-какая помощь.
— Что за помощь? Я видел утром, что тут творилось.
— Да нет, ничего похожего на утренние дела. Священник, отец Патрелли, должен скоро вернуться, и мне нужно знать, что он уже дома. У него там, в проулке, гараж. Он может подъехать к дому и спереди, и сзади. А я находиться одновременно в двух местах не могу.
— И ты хочешь, чтобы я засел в проулке?
— Нет. Там буду я. Скорее всего, он на машине и ему понадобится гараж. Если ты знаешь сухое место, откуда будет видна входная дверь, ты мог бы очень мне помочь. Ну что?
— Ладно. А как насчет жратвы?
— Давай отойдем от двери.
Сэм подождал, пока Янки соберет свои пожитки. Янки пошел по улице в сторону реки. Сэм, пристроившись с ним рядом, нес пакет с едой.
— Ты поспрошал тут насчет фотографии?
— Ага. Я и к Берни-то пришел, чтобы тебе сказать. Одна моя знакомая бабка признала второго парня. Имени она не помнит, но в лицо его знает точно. Говорит, одно время он тут часто бывал. — Янки поднял к Сэму лицо, улыбнулся. — Ну что, заработал я бутылку «Чивас Ригал»? Большую?
— Конечно, но мне нужно больше информации. Покажи ей снимок еще раз. И если она его помнит, могут помнить и другие. Так что продолжай показывать фотографию, идет?
— Деньги твои, странник. Бутылка в обмен на имя, правильно? И еще одна за работу. «Чивас», ну и, может, «Кохиба», а то и две в придачу. Или «Черчилль». Люблю хорошие сигары.
— Послушай, а кто ты, черт возьми, такой?
— Ты хочешь сказать, кем я, черт возьми, был, южанин? — Янки, показав гнилые зубы, улыбнулся. — Я уж почти и забыл. Теперь я просто джентльмен с улицы. Давай жратву.
Кофейня оказалась безымянным заведением на джерсийской магистрали. Мэгги оглядывала ярко освещенный зал, в котором и в этот поздний час было полно народу, пока глаза ее не остановились на знакомой фигуре в дальней кабинке. Бобби был в цивильной одежде — твидовый пиджак, джинсы. Она подошла к нему,скользнула в кабинку.
— Спасибо, что пришел, Бобби.
— Да ну, чего там, пожалуйста. Донни снаружи?
— Нет. Я сама вела машину. Мою, старую. Мама почему-то сохранила ее. Как и «мерседес» Джеймса.
Бобби встревожился:
— Лучше бы тебя привез Донни.
— За мной никто не ехал. Я проверила. Но ФБР, скорее всего, знает, что я здесь. Я звонила тебе из папиного дома.
К ним подошла улыбающаяся официантка с блокнотом.
— Кофе, пожалуйста, — сказала Мэгги.
Бобби заказал омлет, картошку и тост — каждому.
— У тебя усталый вид, — заметил он, когда официантка ушла.
— Я видела О'Мэлли, — резко ответила Мэгги. — Он присылал за мной своих бандюг.
— Они не били тебя? — быстро спросил Бобби.
— Нет. Но Джимми у О'Мэлли. Я слышала запись — он плакал и звал меня.
— Ох, Андреа, любовь моя… — Бобби, похоже, и сам не понял, что сказал.
Официантка принесла еду, и Мэгги, едва дождавшись, когда девушка отойдет, наклонилась к Бобби.
— Устрой мне встречу с папой, Бобби. Если я смогу поговорить с ним, я, возможно, заставлю его все понять.
— Понять что? Нет, погоди. О чем ты говоришь?
— О том, что О'Мэлли знает: папа жив. Несколько недель назад убили гробовщика, Альдо Риччи. Горло у него было перерезано, а язык протянут сквозь разрез.
Бобби словно окаменел.
— Впервые слышу. Риччи заплатили за молчание кучу денег.
— Как бы там ни было, О'Мэлли сказал мне, что хочет встретиться с папой.
Патрелли покачал головой.
— Не качай головой, Бобби, — взорвалась Мэгги. — Я знаю папу. Где бы он ни находился, у него должен быть исповедник. А кто мог стать им, как не ты?
— Нет…
— Единственный кроме тебя священник, которому он доверился бы, — это кардинал Маттерини, но, хоть они и вместе росли на Сицилии, мне трудно представить, что его преосвященство тайком ускользает от всех каждый раз, как папа пожелает исповедаться.
Патрелли взял вилку, поковырялся в остывшем омлете.
— Скажи, Андреа, — Бобби отложил вилку, так и не проглотив ни кусочка. — На пленке, которую давал тебе слушать О'Мэлли, были чьи-нибудь еще голоса?