– Так, – говорю. – Принесите кошку.
– Какую тебе кошку?
– Какую, какую... Живую.
– Да пошел ты!
Я к своим:
– Васёк, сбегай за кошкой!
Васёк:
– Я мигом!
И – на помойку.
Я опять к своим:
– Серёга, неси шпагат!
Серёга:
– Бусделано!
И – в магазин.
Эти, траншейные, сидят – не шевелятся. Им чего? У них время рабочее, им не приплатят. А мои шустрят со всех ног! У моих бутылка на горизонте засветила. Материальная заинтересованность.
Васёк бежит – кошку с помойки тащит. Серёга – моток шпагатный.
Я к бригадиру:
– Гляди, – говорю. – Учись, пока жив.
Обмотал кошку шпагатом, перетянул тройным морским, чтоб не отвязалась, и в трубу пустил. Она внутрь залезла, а с той стороны не вылезает. Мы ее и криком, мы ее и лаской: сидит, гнида, посередке, не шевелится. Мы ей молочка налили: ноль внимания. То ли она сытая, то ли пуганая, то ли еще чего.
– Ну, – орёт бригадир, – послушался дурака!
Те, траншейные, веселятся: у них время идёт. Мои, гляжу, приуныли: бутылка из рук уплывает. Хрен ее знает, эту кошку, как ее оттуда вынимать.
– Знаю! – кричит Полуторка. – Я знаю! Несите собаку!..
– Собаку, твою растак! – матерится бригадир. – Крокодила не надо?
А я уж всё понял:
– Колюня, дуй за собакой!
Колюня:
– Это мы счас!
И – бегом.
Мы вслед:
– Только мелкую тащи! Щеночка!..
Приволок Колюня собачку, маленькую, кучерявенькую, злющую: за собачкой хозяйка бежит.
– Ах, – кричит, – куда вы? Ах, – кричит, – зачем?..
Мы ей:
– Не волнуйся, маманя! Вернем в целости.
Я ору:
– Пускай!
Полуторка орёт:
– Погоди!
– Чего годить?
– Кошку ловить буду! Она жа на привязи! Ее собака порвать может!..
Встал он с того конца трубы, я с этого.
– Давай, – машет.
Поставил собаку у входа, кошку показываю:
– Видал?
Собака за кошкой. Кошка со шпагатом из трубы. Полуторка ее в охапку. Она ему с перепугу морду дерет, а он орет в радости:
– Бутылку! Гони бутылку!..
Дальше – дело простое. Привязали к шпагату кабель, в две секунды протянули через трубу. И возни никакой, и асфальт цел.
Бригадир ко мне с уважением:
– Ну, – говорит, – молоток! Сам допёр?
– А ты думал? Выпить захочешь – допрёшь.
– Да я, – говорит, – всегда хочу. А допереть – никак.
Отсчитал нам три шестьдесят две, за ручку подержался.
– Если что, – говорю, – ты нас сразу зови. Мы тебе такую рационализацию придумаем – ни у кого нет.
– Механизацию, – говорит Колюня.
– Химизацию, – Серёга.
– Электрификацию, – Иван.
– И недорого, – Полуторка. – Бутылка – за всё, про всё.
Сбегали в магазин, купили, разлили, выпили – только раззадорило. Стоим – сохнем.
Тут наш мастер мимо бежит, черт одноглазый. По прозвищу "Пусто-один". Дурак – каких поискать.
Мы к нему:
– Макарыч, удели пятерочку.
– Нету, ребятки, нету, золотые.
– Ну, троячок.
– И троячка нету. Сам без ничего сижу.
И через дорогу. И в магазин.
Ах, ты, гнида одноглазая! Счас мы тебя подловим! Идем следом, а он в винном отделе, в очереди стоит.
– Макарыч, ты чего? Тут в долг не дают.
Заюлил, завертелся:
– Ребятки, да я поглядеть... Прицениться... Глаз потешить...
– Ты покупай, – говорю, – не стесняйся. Мы отвернемся.
Гляжу, колеблется: и хочется, и колется, а купишь – делиться надо.
– Володя, – говорит, – откуда? Рад бы, да нету. Получка через неделю.
– Ну, пошли тогда.
– Пошли.
А сам боком-боком, и в другой торец, в штучный отдел. Там портвейн, сухое – тоже можно взять. Спрятался за спины, стоит, глазом на нас зыркает.
Мы туда:
– Макарыч, ты чего? И тут в долг не дают.
– Ребятки... Золотые... Поглядеть... Названья почитать... Тоже приятно.
Продавщица ему:
– Вам чего?
– Соку ему, – говорю. – Сливового. С мякотью. Двести граммов.
– Не, – говорит, – сто.
Выпил, заплатил – и рванул из магазина. Глядим в окно: бежит, плюется, кулаком машет. Пустячок, а приятно. Тут Полуторка вдруг нагнулся, цоп чего-то в кулак!
– Чего нашел?
А он глаза вывалил, заикается:
– Де... де... деньги...
– Ври!
– Ей... ей-Богу...
– Сколько?
В кулак заглянул:
– Ммм... много...
Мы хором:
– Бежим!
А он вдруг надулся и говорит:
– Куда это – бежим? Никуда не бежим. Деньги чужие, требуют возврата.
– Ты что? – шепчем. – Твои они, ты нашел…
А он уперся – не сдвинешь:
– Вот я опрошу народ... Если не объявится хозяин, тогда мои.
– Васёк, – кричу, – не моги! Убью, Васёк!
А он громко, на весь магазин:
– Граждане-товарищи, кто деньги потерял?
Бабка из очереди – скок-скок:
– Я, сынок.
Тут уж мы не выдержали, грудью Полуторку заслонили:
– Чем ты докажешь? Сказать всякий может.
Бабка кошелек показывает:
– Вишь, пустой. Были да выпали. Кабы не выпали, так были.
– Откуда они у тебя были, старая?
– Накопила, сынок. Во всем себе отказывала.
А глаз у нее пройдошный, сразу видно – врёт.
– Сколько у тебя было? – спрашиваем.
Тут уж она в задумчивости. И сказать надо, и ошибиться боязно.
– Сколько было, сынок? Да столько и было. Что поднял, все мои.
– Ты это, бабуся, брось,– говорю. – Мы тоже не фантики. Цифру называй.
А она в лицо глядит, угадывает:
– Тридцать, сынок... Не, сорок... Не... Осьмнадцать...
Полуторка спиной загородился, деньги сосчитал:
– Ошибаешься, бабуська. Не твои.
– Как не мои?! Ты, может, неверно складывал. Дай перечту.
– Иди, бабуля, – говорит Иван. – Иди, пока ноги носят.
– Куда это мне идти? От своих от кровных...
Разоралась– не угомонишь. Чую – до беды близко.
– Ну, – шепчу Полуторке, – двигаем!
– Не,– говорит, – еще спрошу.
А нас уж колотун бьёт:
– Ты что? Издеваешься?! Твои деньги, понял, твои!..
А он, дурак, за свое:
– Граждане-гражданки, кто деньги потерял?
Тут молоденькая подплывает: крашенная-перекрашенная, щипанная-перещипанная, задом без надобности вертит.
– Я, – говорит, – потеряла. Вот на этом на месте.
И показывает, гадина, верное место. Это надо же! Меня аж потом прошибло!
– Сколько, – говорю, – было?
А она:
– Сколько – не помню, помню какими деньгами.
– Какими?
– Там, – говорит, – могли быть рубли, трешки, пятерки и десятки. Верно?
Полуторка в кулак заглянул:
– Верно.
– Но нет там двадцатипятирублевых, пятидесяти и сторублевых. Верно?
Полуторка опять:
– Верно.
– Мои деньги. Давайте сюда.
Мы стоим, руки-ноги трясутся, слова сказать не можем. Чуем – чего-то не так, а чего?..
А Полуторка – на что уж дурак – сощурился и говорит:
– Чаво это – давайте... Ишь, хитрюга. Назвала все деньги, какие бывают. Этак всякий угадает. Ты мне цифру говори.
А она:
– Точно не помню, но наверняка меньше сорока.
Полуторка опять завял:
– Точно. Меньше...
Вижу – отдать хочет. Как так отдать?! Наши, кровные...
– Стой! – кричу. И к бабе: – Говори быстро, какого цвета кошелек?
Тут она и споткнулась:
– Красного... Не, синего... Черный... Оранжевый...
– Иди, – говорю, – милая. Иди отдохни. Деньги у нас без кошелька найдены.
– Я буду жаловаться! – кричит.
– Жалуйся. Всё с тобой. Поезд ушёл.
И к Полуторке:
– Наши, Васёк, деньги. Отстояли от обманщиков. Пошли пропьём.