Самолет медленно разгонялся по взлетной полосе. Рев двигателей нарастал, и вместе с этим ревом нарастало возбуждение в беглеце.
«Как же они доверились мне? Глупо! Как же они доверились? Ведь сразу было ясно — обману! На лбу у меня это было написано, что обману! Я же ненавижу их, и они не знать этого просто не могли! Еще одно чудо выходит!»
За иллюминатором разлилась белизна, толчок, самолет прорвался сквозь толщу облаков, и Максим Данилович увидел прямо под собою совсем недалеко внизу бескрайнюю белую равнину, а над нею ничего — пустота, голубое сияющее совсем невесомое пространство.
Контейнер и шубы остались в гараже под брезентом. Прихваченный для вида большой чемодан был набит книгами, Максим бросил его еще перед таможенной проверкой. Сначала он хотел позвонить сразу. Позвонить и сообщить в несколько газет и, наверное, в прокуратуру о том, что спрятано в гараже, но испугался и отложил звонок на потом.
«Уже из Швейцарии позвоню! — решил он. — Там они меня никак не достанут. Анонимный звонок, и ничего больше. Анонимный звонок с того света».
5
За двадцать минут до посадки, Зинаида очнулась и начала кричать. Быстро введенное лекарство не дало нужного результата, и машина «скорой помощи» взяла Максима Даниловича и Зинаиду прямо от трапа самолета. Так что Швейцария только мелькнула за маленьким окошком под жестокий звон медицинской сирены.
Белые двери клиники. Уже знакомые запахи, повсюду приглушенный свет. Широкий коридор. Зинаида не приходила больше в сознание, и ее сразу увезли. А Максим Данилович остался стоять, как дурак, посреди приемного покоя.
— Я говорю только по-русски! — Эту фразу Максиму пришлось повторить трижды, пока не привели переводчика.
Его пригласили в небольшой уютный кабинет, больше напоминающий не кабинет врача, а офис какой-нибудь крупной фирмы. Напротив за столом оказался какой-то толстый розовощекий чиновник в голубом медицинском халате и туго завязанной шапочке, переводчик почему-то стоял, не хотел присесть.
— Вы хотите оплатить лечение этой женщины?
— Да, хочу! Я хотел бы заплатить сразу за двоих! В глазах чиновника возникло удивление.
— Я хотел бы лечь в вашу клинику на обследование! — сказал Максим Данилович. И сразу последовал перевод.
— Пожалуйста, назовите номер вашей медицинской страховки, — попросил чиновник.
— У меня нет медицинской страховки, — сказал Максим Данилович. — Но у меня есть счет здесь, в швейцарском банке. Вот моя кредитная карточка.
Чиновник кивнул.
— Когда бы вы хотели к нам лечь?
— Сразу, — вздохнул Максим Данилович. — Если это возможно.
— Возможно. Но мы должны проверить вашу платежеспособность.
Первый раз в жизни он увидел подлинную магию денег. В течение каких-то нескольких минут был проверен счет. Максим Данилович поставил свой росчерк под несколькими бумагами, и его сразу проводили назад в приемный покой. Ванная комната, ласковые руки медсестры, мягкая пижама. Сидя в кресле-каталке, он наконец позволил себе расслабиться.
«Все, — подумал он, смыкая глаза. — Последний круг почета! Теперь наконец можно умереть!»
6
Прошло несколько дней. Отказавшись от отдельной палаты, Максим Данилович теперь лежал под одним потолком еще с тремя безнадежными раковыми больными. Нервное напряжение исчезло. Бежать было больше некуда, он спал и ел, покорно ходил за медсестрой по диагностическим кабинетам. Он не выкурил с того момента, как переступил двери клиники, ни одной сигареты. Ни страха, ни боли. Только на пятые сутки он вдруг с удивлением заметил, что остальные обитатели палаты практически прикованы к постелям.
Разговор с врачом состоялся через неделю. Переводчик не потребовался. Врач неплохо говорил по-русски. Разговор начался с того, что Максиму Даниловичу показали счет на семьдесят тысяч.
— Конечно… — согласился он. — Я все оплачу, раз вы так много насчитали. Но скажите, операция входит сюда? Ведь мне ее еще не делали?
— Это счет женщины! — сказал врач. — Ей уже сделана операция.
— Ну?! — Максим Данилович, приподнявшись на своем стуле, напряженно смотрел на врача.
— Она безнадежна! Максимум она проживет еще десять — пятнадцать часов.
— А я?
Врач был молодой, худенький. Халат на горле расстегнут, торчит яркий галстук. Шапочка немного скошена на голове. Только что взгляд его был совершенно серьезным, и вдруг глаза улыбнулись.