— А по профессии Антонов водитель? — спросил Макар Иванович.
Паша отрицательно покачал головой и сделал торжественное лицо.
— Инженер-энергетик, — сказал он совсем уже довольным голосом. — До аварии работал на АЭС! В восемьдесят четвертом был уволен. Но в восемьдесят шестом, почти перед самой катастрофой, восстановился в прежней должности.
— Причина увольнения?
— Подробности отсутствуют. Там было какое-то служебное расследование. Похоже на то, что кто-то крал со станции, стратегическое сырье. Но не стали выносить сор из избы. Никаких фактов.
— Это глупость, — сказал Дмитриев. — При социализме никому и в голову не могло прийти уран продавать налево.
— Может, и так, — Паша весело глянул на него, — скорее всего, так. За последние годы сознание перевернулось. Другие мерки. Но, я думаю, не стоит эту версию совсем уж сбрасывать со счетов. Я навел справки, последние два года Антонов не работал. Схватил приличную дозу, жил здесь в Киеве, получал пенсию. Кстати, неплохие деньги. Интересно только, что это его туда потянуло? Что ему было нужно в Припяти?
— Все? — устало спросил Дмитриев.
— Почему же все? Нет. Вы хотели шофера найти, так есть и шофер. Валентина Владиславовна ваша подняла по моей просьбе некоторые документы, и выяснилось, что около трех недель назад из зоны АЭС по договору с Укр-энерго был доставлен в клинику труп некого П. Н. Трофименко. Официальный диагноз: множественные пулевые ранения. По документам капитан запаса, работал по договору в десятикилометровой зоне. В общем, ничего особенного, похоже на обычное мародерство. Там вообще много воруют. Он пытался прорваться на машине через пост, не остановился вовремя, и его просто покрошили из автоматов. Правда, непонятно, зачем ему понадобилось таранить железный шлагбаум? В машине ничего не нашли.
— Но при чем тут?.. — Сонливость, породившая в Дмитриеве легкое раздражение, все-таки путала мысли. — Извини, Паша, но я не понимаю…
— А вот при чем, — ухмыльнулся молодой журналист. — Все вроде нормально, не было такого больного в МОЦ, не зарегистрирован. Но тут уж ваша Валентина расстаралась. По картотеке-то его нет, но при сравнительном анализе вскрытия и истории болезни одного из пациентов обнаружились странные совпадения. Некий Александрович В. П., водитель первого класса, около месяца назад был выписан из клиники на последней стадии болезни, с диагнозом рак горла и обширными метастазами, захватившими область грудной клетки и живота. И странное дело: группа крови у этого Александровича, как и у Трофименко, та же, первая, возраст примерно одинаковый, рост одинаковый. А обследовавший тело Трофименко врач так и записал в карте, шутник: смерть наступила от прямого попадания пули в сердце, но все равно бы умер от рака горла с обширными метастазами грудной клетки и живота.
— А там не сохранилось случайно фотографии этого Александровича? — спросил Дмитриев.
— Фотографии Александровича, конечно, нет. Кому придет в голову фотографировать ракового больного при выписке? Зато фотографий Трофименко хоть отбавляй. Фас, профиль, в полный рост. Отдельные части тела.
— Что, серьезно?
— А как вы думаете, если они проводили судебно-медицинскую экспертизу. И вот что главное. У Александровича был рак горла. При раке горла на последней стадии больной не может говорить, и, чтобы он мог как-то общаться, больному в горло вставляют специальную стеклянную трубку. Так вот. На фотографии Трофименко совершенно ясно видна эта трубка.
— Паша, откуда такие познания в медицине?
— Это Валентина обратила внимание, — смутился молодой журналист. — Я бы не догадался. Там вообще отвратные снимки. Эту трубку, ее и не видно почти. Больше похоже на брак при печати.
— Погоди, погоди! — Макар Иванович осторожно перевел глаза с белого квадрата занавески сначала на чисто вытертую поверхность стола, потом на край полосатого матраса. Ухватив какую-то мысль только краешком сознания, он пытался сосредоточиться, поймать суть. — Так что у нас выходит — Трофименко и Александрович одно и то же лицо?
— Выходит, так!
— Слушай, Паша, а там были крупно фотографии его рук?
— И левая и правая… Левая в кулак зажата.
— Паша, на правом запястье, припомни только хорошенько, на правом запястье этого Трофименко была татуировка?
— Да.
— Хочешь, скажу какая?
Паша удивленно посмотрел на Макара Ивановича, он даже заморгал от радостного удивления. Приоткрыл рот.
— Там у него на руке должен быть наколот якорь. Якорь в объятиях какого-то морского змея. Правильно. Был?
— Была такая татуировка… А вы думаете, тот самый? Это тот самый радиоактивный покойник, тот, которого в церкви отпевали вместо вашего фронтового друга? Все-таки я тупой, мог бы и сам догадаться. Они загримировали труп и выдали его родственникам.
— Не так просто загримировать труп, чтобы родственники опознали! Но дело не в этом!..
В голове Макара Ивановича сложилась мгновенно сложная комбинация. Он совершенно проснулся. Желая сразу же проверить свою идею, Дмитриев сделал знак Паше, чтобы тот замолк, и сам вышел из кухни. Остановив-шись над постелью матери, он некоторое время разглядывал ее лицо. Мать спала на спине, дыхание спокойно, седые волосы смешно разбросаны по подушке. Сняв со стола телефонный аппарат, он перенес его в кухню и, подсунув провод, опять притворил дверь.
— Четыре часа уже, между прочим! — тихим свистящим шепотом проинформировал Наша.
Но Макар Иванович не обратил внимания.
— Зоя? — спросил он, когда, не выдержав до конца и первого гудка, на том конце женская рука сорвала трубку. — Зоя, куда же вы делись?
— У вас неприятностей мало было? — спросила она, и за этими словами, сказанными с тихой грустью, почти прозвучали совсем другие слова.
— Неприятностей хватает. Зоя, я хотел спросить у вас, почему вы решили, что шуба в витрине радиоактивна. Вы видели эту шубу раньше?
— Конечно, видела. Это шуба из знаменитой коллекции Волкова. За три дня до аварии на АЭС в Чернобыле устроили настоящий подиум. А на первое мая был назначен следующий, последний просмотр. После взрыва коллекция, естественно, как и другие меха, навсегда застряла в зоне.
— Какая, вы говорите, коллекция?
— Волкова! У него мировое имя и совместное предприятие, кажется с греками, я что-то читала, но могу путать… — Она замолкла, Макар Иванович тоже ничего не говорил, смотрел на занавеску. — Скажите, а почему вы позвонили? Только из-за шубы? — спросила она. — Или еще какие-то остались вопросы?
— У меня есть одна мысль! — неожиданно даже для себя сказал Дмитриев. — А что, если нам завтра немного с вами прокатиться? Как вы отнесетесь к небольшой деловой поездке?
— Куда?
— В Припять. Я подумал, что нужно нам поскорее избавиться от этой проклятой шубы. Сжечь мы ее не можем, подвергнуть дезинфекции не можем, выбросить не можем. Так давайте мы просто вернем ее на плечики в шкаф, туда, где она лежала до 86-го года. Если не жалко, конечно, расставаться…
— Не жалко!
— Договорились? Вернем шубу?
— На антресоль… В мешок с нафталином.
— Значит, я заказываю для вас пропуск?
На этот раз пауза получилась совсем уже длинной.
— Да, заказывайте! — выдохнула Зоя. Она всхлипнула, прикрывая трубку. — Спасибо вам!
7
Окошки регистратуры были закрыты. Паше почему-то захотелось схулиганить, пройти вдоль этих аккуратных окошек и постучать в каждое. Но конечно, он сдержался.
Наполненный солнцем огромный мраморный холл первого этажа МОЦ был совершенно пуст. Металлические белые двери, ведущие во внутренние помещения, плотно притворены. Задирая голову, Паша обошел помещение по кругу, разглядывая яркие мозаичные панно, изображающие подвиги советских хирургов. Фонтан в центре зала вяло функционировал. Паша подставил ладонь под струю. Вода оказалась теплой. Обмакнул лицо. Немного закружилась голова.