Зоя отложила книгу и промокнула шелковым рукавом халата слезы.
— Я пойду переоденусь, — сказала она. — Пожалуйста, откройте ему сами.
6
Одетый в серый дорогой плащ, в распахнутых полах которого был виден все тот же хорошо скроенный костюм, до блеска начищенные полуботинки, оставляющие на паласе мокрые темные следы, Туманов вошел легко пружинящей походкой, огляделся, оценивая обстановку, коротко глянул на Пашу, напряженно выпрямившегося в своем кресле и протягивающего руку, после чего перевел взгляд на хозяйку дома и спросил:
— Насколько я понимаю, предполагается конфиденциальный разговор?
Дмитриев кивнул.
— Ну, если так, то почему же мы встречаемся в подобном пикантном месте?
Дмитриев почему-то подумал, что Зоя вспыхнет от подобной наглости, но она только зло сверкнула глазами, развернулась и вышла. Она успела переодеться в длинное темно-синее платье, даже волосы как-то по плечам уложила, и в наступившей тишине, следуя за мягкими ударами каблучков, громко прошелестела ее юбка.
— У меня двадцать минут, не больше, — сказал Туманов и опустился в кресло. — Слушаю вас. Александр действительно умер, информация подтвердилась, и мне бы хотелось знать, что у вас еще осталось в запасе?
— Ну ты, молодец! — опершись обеими руками о подлокотники, Паша оттолкнулся и выскочил из своего кресла. — Ты думаешь, тебе все можно?.. Пикантное место ему, видишь ли, не понравилось!
— Тихо! — сказал Дмитриев. — Если не можешь помолчать, лучше выйди, — и, присев напротив неприятного гостя, предложил: — Если всего двадцать минут, может быть, устроим этакое блиц-интервью?
— Что вы еще знаете? — спросил Туманов.
— А что бы вам, Анатолий Сергеевич, хотелось услышать? — Дотянувшись до своей сумки, Дмитриев вынул диктофон и щелкнул клавишей, загорелась красная лампочка. — Вам хотелось бы знать о случаях эвтаназии в МОЦ или, может быть, о поддельных покойниках, штурмующих милицейский шлагбаум? — Он разозлился, но не подавал виду, говорил ровно, глядя в неприятные голубые глаза. — Или, может быть, вы бы хотели приобрести по случаю манто из дорогой коллекции? Может быть, северная лиса? Неродившаяся норка пользуется особым успехом у женщин? Какой мех предпочитает ваша супруга? Росомаха?
— У меня нет жены. Выключите диктофон.
Красная лампочка между пальцев Дмитриева послушно погасла.
— Я вот только одного не пойму, — сказал он. — Вам что, Анатолий Сергеевич, вообще на брата наплевать? Впрочем, он вам неродной вроде.
— Двоюродный! — меняя тон, сообщил Туманов. — Мы росли вместе. Хотели даже поехать вдвоем на машине через всю Среднюю Азию. «Лендровер» купили…
— И как, съездили? — не удержался Паша.
— Не получилось. Но это к делу не имеет отношения. — Он помолчал, Дмитриев тоже ничего не говорил. — Я так понимаю, вы довольно много нарыли, — сказал наконец Туманов. — Но это ничего не меняет.
— По-моему, это многое меняет! — сквозь зубы выдавил Паша. Он стоял лицом к окну и с трудом удерживался, чтобы не повернуться. Дмитриев понял, что сейчас будет сказано лишнее, он хотел помешать, но не успел. — Я вас вспомнил! — сказал Паша. — Вы были в списке пассажиров «Боинга». Два года назад, двойное убийство в аэропорту. Помните? У них тогда нашли контейнер с радиоактивным сырьем…
Улыбка, возникшая на тонких губах Туманова, просто взбесила Дмитриева. Паша не видел этой улыбки, стоял спиной, впрочем, она предназначалась именно Макару Ивановичу. Пашу этот человек, наверное, вообще не воспринимал серьезно.
— Ну допустим! — сказал он. — Допустим, я был в списках пассажиров. Предположим даже, вам удастся нарыть какую-то конкретику. Все это только предположения, домыслы, Макар Иванович. Никаких фактов! Но что вы можете сделать? Написать в своей газете? Так она не выйдет, гарантирую. А если и выйдет, я подам на вас в суд за клевету. Александр Алексеевич Тимофеев был известным человеком, и вот здесь-то доказать вам ничего не удастся. Кроме этой несчастной шубы в комиссионке, ничего у вас нет. Александра убил санитар. У Макаренко было серьезное расстройство нервной системы. Они повздорили, и вот… убил. Алевтина сейчас дает показания. Ее отпустят под расписку через пару часов. Максимум, что ей светит, это превышение самообороны. Она будет молчать. Видите, как все просто.
Он поднялся, запахнул свой плащ, но остановился в дверях.
— Да, кстати, ваша приятельница Валентина тоже будет молчать, я говорил с ней по телефону полчаса назад. Ради своего мужа она готова на что угодно. Огласки не будет, и ее это устраивает больше, чем ваше предложение. Что же касается радиоактивных материалов, то извините. — Он демонстративно развел руками. — Это уже чистая фантастика!
— Вы уверены, что вот так просто от нас можно избавиться? — спросил Дмитриев, тоже поднимаясь из кресла.
— Нет. Конечно, нет. Вы ребята упорные. Не исключено, что потребуются более жесткие меры.
— Какие же жесткие? — спросил ледяным голосом Паша. За окном загудела машина.
— Видите, — сказал Туманов. — Мне пора, шофер уже беспокоится, я опаздываю в министерство на важное совещание. — Он вышел в переднюю и опять остановился. Пишите, что хотите, — сказал он. — Но мой искренний совет, лучше пишите на другую тему. Кстати, вы, Макар Иванович, сильно рискуете…
— Чем же я рискую?
— Вы провезли женщину в зону. Сделали фальшивые документы. Я понимаю, что она вам нравится, не могли расстаться ни на минуту. Но, в отличие от ваших фантастических умопостроений, это факт доказанный. Если хотите, он будет освещен в киевских вечерних газетах. И потом… — Он уже открыл дверь на лестницу, и негромкий голос слегка расширило эхо пустого подъезда: — Мало ли журналистов сегодня гибнет. То, что вас двое сразу, — это даже оригинально. Если погибнут сразу двое, никому и в голову не придет мысль об убийстве. Просто несчастный случай!
Когда машина отъехала, Паша подошел к столу, взял из вазочки горстью мармелад и забил его себе в рот. Он пытался погасить разрастающееся внутри бешенство, и это немного помогло.
— Вы все слышали? — спросил Макар Иванович. Шурша платьем, Зоя вошла в комнату, лицо ее было совершенно спокойно, только глаза чуть поблескивали.
— Да, я слышала.
— Если будет нужно, вы?..
— Нет, я не смогу подтвердить всего этого в суде.
— Почему?
— Просто не хочу. Я избавилась от шубы, и теперь я хочу жить. Вы что, не понимаете, ему нас всех троих прикончить, как муху пальцем раздавить. Вы что, не понимаете, с кем пытаетесь бороться?
— С уголовниками! — сказал Паша, проглатывая сладкий комок мармелада.
— А по-моему, они не уголовники. Я думаю, за этим Тумановым стоит кто-то еще. Я, конечно, не разбираюсь в во всех этих тонкостях, но и невооруженным глазом видно, не могли подобную операцию осуществить два брата, кем бы они ни были, здесь нужны люди посерьезней!
7
Влажные черные и белые полоски подсыхали. Когда маляр работал своей широкой кистью, распространился запах. В сильном вечернем освещении было видно, как полоски темнеют. Запах уходил из воздуха. Сурин стоял рядом с новым шлагбаумом и смотрел на тяжело разворачивающийся свинобус. Несколько изоляционных листов были плохо закреплены и, повторяя вибрацию мотора, мелко дробили по корпусу изнутри. Это была последняя на сегодня машина. В субботу вообще мало машин. Пассажиры пересели на чистый транспорт и уехали, водитель сейчас поставит свинобус в двадцати метрах от поста и тоже уедет.
В помещении поста шумело радио. Новости, музыка…
Расстегивая на ходу свой черный полушубок, Сурин ударом ноги распахнул дверь. Молодой сменщик по фамилии Игнатенко сидел за рабочим столом, там, где еще несколько дней назад сидел и рисовал женские ножки Гребнев. Сапогом Игнатенко выстукивал по полу ритм музыки.
— Кого хороним? — спросил он весело и, подкрутив настройку транзистора, чуть убавил громкость.