— Пожалуй, я соглашусь! — после нескольких минут молчания сказала она. — Но только без вещей я не поеду. Мы можем взять какие-нибудь вещи?
— Да… Наверно!.. Только немного.
В какой-то блаженной расслабленности Сурин сидел в кресле, а Татьяна ходила по всей квартире. Иногда она наклонялась, поднимала с пола какую-нибудь вещь и укладывала ее в среднего размера картонную коробку, иногда что-то доставала из шкафа, прикладывала к себе тряпку: платье или кофточку — и тоже упаковывала.
«Зачем ей здесь одной, зачем… — размышлял Сурин. — Утром посажу на заднее сиденье, накрою брезентом… Кто меня щупать будет?.. А к обеду мы уже в Киеве. В квартире уберет. Сколько лет без женской руки… Правильно, правильно все! Правильно я, вовремя рапорт написал».
Сложенная и туго связанная бечевкой готовая коробка стояла на столе. Когда Татьяна связала ее, Сурин не заметил, наверное, все-таки задремал ненадолго.
— Ну, так я пойду, — сказал он, поднимаясь из кресла. — Гляну, как там мой напарник. — Он повесил автомат на плечо, поднял коробку и вышел из квартиры. В дверях он обернулся. — Минут через пятнадцать я за вами вернусь. Я скоро…
На улице он остановился, поставил коробку рядом с собой на асфальт, вытащил из кармана пломбир, тут же сообразил, что незачем ставить новую пломбу, потому что через несколько минут все равно придется ее сорвать. Взял коробку и зашагал через улицу. Дождь почти перестал. В дежурке играло радио. Похоже, молодой сменщик проснулся.
«Как бы мне ему все это получше объяснить? — спросил у себя Сурин. — Ведь не поймет! Ничего не поймет. Ругаться будет… За телефон хвататься будет…»
Оконная рама распахнулась на удивление тихо, совсем неслышно, но Сурин ощутил спиной это движение. Он замер. Он понял, что сейчас произойдет, и боялся обернуться.
«Все равно я уеду… Уеду… — Он скрипнул зубами, повторяя про себя одно и то же. — Что меня держит? Я уеду отсюда… Меня ничего не держит… — Он даже пригнулся от ужаса, так, будто могли ударить по затылку, вобрал голову в плечи. — Я уеду…»
Тело ударилось об асфальт, Татьяна даже не всхлипнула.
Отшвырнув коробку, Сурин бегом кинулся назад. Старая, туго стянутая бечевка лопнула, и из коробки на черный мокрый асфальт посыпались игрушки. Выпала и откатилась в сторону большая розовая голова целлулоидного пупса. В свете фонаря мелькнула пухлая, грубо нарисованная улыбка.
В нескольких шагах от тела Сурин остановился. Татьяна была мертва. Она выбросилась из окна вполне грамотно, головой вниз, по неестественному положению, по надлому замершей ее фигуры, с размаху воткнувшейся в асфальт, можно было догадаться: смерть наступила мгновенно.
Глава седьмая
Любить будем так
1
Короткая стрижка совершенно изменила облик. Теперь в середине весны он носил изящный костюм, серый шикарный плащ и светлые легкие ботинки из мягкой кожи, хотел купить шляпу с полями, он никогда в жизни не носил такой шляпы, но подошел к зеркалу в магазине примерить и передумал. И так хорошо.
За прошедший месяц, потеряв в весе килограмм пятнадцать, Максим Данилович как-то со всею ясностью ощутил, что скоро вообще растает весь. Он перестал думать о приближении смерти, полностью переключившись на удовольствия жизни. Он пытался прожить маленький остаток как можно полнее, приятнее. Сузившееся лицо, смотрящее из зеркала, уже несло на себе желтый отпечаток гибели, но зато теперь щеки были тщательно выбриты (сколько лет он, пребывая в пьяном тупом безумии, вообще не приводил себя в порядок), а воротничок рубашки сверкал белизной. Каждое утро Зинаида приносила из прачечной свежее белье. Он был против, хотел покупать новые, посчитал, что даже если вот так каждый день менять рубашку на новую, то в тридцать, сорок, максимум пятьдесят рубашек он вполне уложится, но Зинаида пошла на скандал, и от идеи пришлось отказаться.
Прошло больше месяца после невероятной вылазки в Припять. Шубы перенесли в небольшой гараж и спрятали под брезентом, благо в Киеве практически нет радиационного контроля. Грузовик Максим Данилович, отъехав от города километров на сорок, просто отправил в Днепр. Никогда в жизни до сих пор он не топил машин и теперь, наблюдая, как быстро с бульканьем погружается в темную воду, исчезает металлический кузов, испытал даже что-то сходное с грустью.
Двухкомнатная чистенькая квартирка Зинаиды была на втором этаже, и, поселившись у нее, Максим Данилович мог легко прямо из окна увидеть гараж, где спрятаны шубы. Погода была ясная, дождь и сумерки ушли вместе с концом марта. По утрам, делая гимнастику, он прищуривал глаза, смотрел, как белая жестяная крыша гаража отражает солнце.
Две шубы странным образом продались через комиссионки в следующие после возвращения три дня, но остальные застряли. Получив по телефону подтверждение, что третья шуба продана, Зинаида чудом избежала ареста. Хорошо, сдавали товар по липовому паспорту. Осторожно навели справки, и выяснилось, что по какой-то причине теперь в Киеве при приемке все меха подвергаются строжайшему радиационному контролю.
— Через магазины больше не получится! — сказала Зинаида, распаковывая, вынимая из коробки и встряхивая в полутьме гаража очередное изысканное изделие. — Эту штуку по каталогу знаешь как оценили? Полжизни можно за эти деньги…
— Так это когда было?
— Какая разница, когда было, — неожиданно разозлилась Зинаида. — Шуба живет долго, если ее не портить. — Она осторожно провела полными белыми пальцами по меху. — Не хорек тебе какой, не кролик… Такую штуку мастер по нескольку лет делает. Она в единственном экземпляре… По высоте, по ширине вымерял, каждый волосок!
— Они же грязные!
— Грязные! — кивнула согласно Зинаида. — Вот мы их за бесценок и отдаем. Были б они еще и чистые…
В солнечном луче золотой мех переливался длинной мягкой волной.
— По-моему, у нас хватает денег! Обойдемся!.. — возразил Максим Данилович. — Шестьдесят тысяч вроде есть? Если по две тысячи в день тратить, на месяц хватит…
Зинаида отшвырнула шубу и неожиданно повернулась к нему.
— Тебе хватит! — сказала она. — Я умирать не собираюсь. Доктора больше нет. Бесплатно меня теперь никто оперировать не станет. Я вчера получила результаты анализов, я операбельная.
— Как это?
— Развитие опухоли прекратилось. Но бесплатно кто же мне сделает? Ни в Киеве, ни в Москве такие операции не проводят. Нужно ехать в Швейцарию. Сам пойми, какие деньги! Кроме того, если не будет денег на лекарства, от боли загнемся оба.
— Значит, нужно что-то еще придумать!
— Хотя бы еще пара штук продалась! — Зинаида присела прямо на шубу. В полутьме гаража, разрезанной солнечным узким лучом, она показалась Максиму совсем молоденькой. — И потом, ты же хотел, кажется, семью свою обеспечить. Или передумал уже?
2
Узнав из газет о происшедшем в МОЦ, Зинаида расстроилась. Чтобы отвести от себя всякие подозрения, она исправно ездила в онкологический центр, сдавала анализы, оформляла документы на операцию, осторожно наводила справки, но ясности не прибавилось. После возвращения она будто утратила почву под ногами, хотя признаться в этом не хотела. Максим Данилович понимал, что Зинаида, уже рассчитав все свои месяцы и дни до самой смерти, имела конкретный план, а теперь ситуация переменилась, и нужно было перестраиваться.
Из киевских газет следовало: Тимофеева убил душевнобольной санитар. И в это можно было поверить. Максим Данилович хорошо запомнил этого самого санитара по фамилии Макаренко, садиста-патологоанатома, окровавленным скальпелем лепившего с натуры из мертвой радиоактивной плоти портрет еще живого человека. Газеты писали, что Макаренко был наркоманом, и это тоже соответствовало представлениям Максима Даниловича.