Мягко затормозив, «Форд» встал у тротуара.
— Хорошая у вас машина! — сказал Максим. Щеголь немного раздраженно похлопал руками по рулю.
— «Форд», — согласился он. — Но предпочитаю «Кадиллак».
— Странные у вас вкусы, — сказал Максим. — Этот «Форд», наверное, хороших денег стоит?
— У меня мало времени, — сказал щеголь. — Конкретно, что вы можете предложить?
— Планчик! — сказал Максим Данилович. — Я вынул этот листок из кармана на моих глазах погибшего инженера. По-моему, на нем указано, где искать контейнер.
— Сколько вы хотите?
— Пятьдесят тысяч!
— План у вас с собой?
— Да. Но я не люблю шуток. Бумажку в обмен на деньги.
Вытянув из кармана свой пистолет, Максим Данилович быстрым движением прижал ствол к коленке щеголя.
— Я же покойник. Покойникам терять нечего. — Хорошо! Уберите пистолет. Сейчас мы поедем в банк. Я получу деньги и заплачу вам.
— Не шутите? Я сказал: пятьдесят тысяч зеленых.
— Нет, не шучу! Уберите пистолет!
Через два часа, возвращаясь на автобусе в квартиру Зинаиды, Максим Данилович просто задыхался от боли. В кармане его на том месте, где лежала тоненькая бумажка с планом, теперь была тугая пачка. Бумажник прижимался к груди, и, казалось, боль распространяется по телу именно от него. Максиму было противно от того, что он сделал, но он пытался успокоить себя, оправдать.
«Вряд ли они отступились бы… — думал он. — Что бы я там ни говорил, убили бы Ольгу!.. Убили бы детей… Что бы я там ни говорил… Может, и нет там никакого контейнера… Ведь это только план… Может, они и не найдут там ничего!»
4
Деньги, полученные от продажи шуб, плюс деньги, полученные в обмен на чертеж, поделили пополам на сороковой день после смерти Тихона. До того все деньги из комиссионок, вся сумма, переведенная из карбованцев в американские доллары, просто лежала в платяном шкафу
под бельем. Посидели вечером, помянули студента, а потом, в отличие от предыдущих ночей, разбрелись по разным комнатам спать. На следующий день Максим Данилович отправился покупать машину.
Он хотел новую, чтобы без возни, не было у него времени под тачкой лежать. Ушел из дома в десятом часу, а в половине третьего уже вернулся и поставил машину в гараж. Купил дешево, битую, но движок, как пчелка гудит, новенький, и ста километров не пробежал. Резина нетёртая. Это был темно-вишневый «Москвич». Только большая вмятина в задней левой дверце немного раздражала, но Максим Данилович решил дверцу не ремонтировать, и так кататься можно. Права у него были профессиональные, а доверенность пришлось подделать, это оказалось значительно проще, чем менять номера.
— Ты ж вроде жене своей деньги хотел? — съязвила Зинаида, разглядывая его приобретение и трогая пальцем вмятину. — Передумал?
— Почему передумал? Оформлю дарственную. Умру, машина им достанется. Ольга водить не умеет, но продать-то ее она всегда сможет, сделает небольшой ремонтик и продаст.
— Ты вообще ее видел?
— Кого?
— Да Ольгу твою? — Нет.
Знакомо зацепив левую половину тела, острый крючок дернулся. Невидимая леска натянулась, выдирая из горла стон. Максим Данилович крикнул, судорожно вздохнул и присел на ящик рядом с машиной. Пространство гаража, мгновенно накрытое мраком, медленно выплывало, простраивалось перед его слезящимися глазами.
— Завтра, — сказал он с трудом. — Завтра этим займусь. Ты права, конечно. А если не успею? — Он, не глядя, поймал теплую мягкую руку Зинаиды и сдавил в своей. — Сделаешь для меня?
— Сделаю! Если не успеешь! — обещала Зинаида и вырвала резким движением руку. — Но ты уж как-нибудь попробовал бы успеть!
Размышляя, как бы проще подкинуть деньги, Максим Данилович крутил на машине по городу.
«Переводом? Или наличными лучше передать? Наличные надежнее, а перевод можно оформить, как что-то вполне естественное. Например, помощь семье покойного от его фронтового друга… — И вдруг он вспомнил: — Я же позвонил тогда из больницы Макару? — соображал Максим Данилович, останавливая свою машину возле дверей Центрального банка. — Как меня угораздило? Нет, от фронтового друга, пожалуй, не получится перевод… Пусть будет просто: от неизвестного отправителя».
После покупки машины оставалось еще двадцать восемь тысяч в СКВ.
Двадцать семь Максим Данилович оформил почтовым переводом на имя своей жены, почтовым деньги долго идут, может, пока дойдут, он и умереть уже успеет, тысячу оставил себе на расходы. Избавившись от денег, он еще покрутил по городу и, все-таки решившись, поехал по своему прежнему адресу. Солнце в этот день разгулялось, зацветала сирень, и, пожалуй, впервые за последнее время он ощутил острый приступ тоски. До осени-то уж никак не дожить, так что выходило — это его последняя весна. Он поставил машину во дворе, метрах в тридцати от дома, и несколько часов просидел в ней, наблюдая за дверью подъезда, из которой столько лет выходил. Он страстно хотел увидеть Ольгу хотя бы еще один раз, хотя бы издали. Но когда та неожиданно появилась, испугался и, быстро развернув «Москвич», сразу уехал. В зеркальце заднего обзора он увидел ее фигурку, туго завернутую в желтый дешевенький плащик. Ольга смотрела вслед машине.
«Только бы взяла деньги… Только бы не испугалась непонятного богатства… Только бы менты к ней не прицепились… Начнут копать документы в клинике, узнают о деньгах? Хотя, ерунда! Ерунда, маловероятно!»
Больше он не возвращался туда. В последние дни своей жизни он не думал уже о прошлом, оно осталось за чертой позади. Были только весеннее цветение, солнце, легкий ветерок, приятно раздувающий плащ, запах бензина, скорость, женские красивые лица…
5
После долгих поисков он наконец нашел и купил небольшой уличный градусник в металлическом чехольчике. Вернувшись в гараж, Максим Данилович аккуратно приварил чехольчик к машине с левой стороны, вставил градусник, так, чтобы всегда было видно. Папирос в городе не достать, нигде нет, ни за какие деньги «Север» не купишь, так хоть пусть градусничек будет перед глазами.
— Чудной ты, Макс, чудной! — Выбираясь из машины, Зинаида ткнула пальчиком в сторону градусника. — Ну зачем тебе это? Глупо! Никто так не делает. — В стеклянных дверях она приостановилась и обернулась, Максим запирал дверцы машины. — Ну ты идешь?
Обычно они обедали вдвоем, заказывали столик в ресторане. За предыдущие двадцать лет Максим Данилович был в ресторане только дважды, один раз свадьбу чью-то отмечали, один раз собственный юбилей: Ольга настояла. Его предложение — перед смертью обойти все кабаки города — очень понравилось Зинаиде. Он пошутил, но она настояла на воплощении безумной идеи. Этот ресторан под яркой надписью «Гостиная снов» был одиннадцатым по счету. В маленьком очень теплом зале тихо играла музыка, здесь было светло и пусто. Только в другом конце угрюмо обедали какие-то неприятные азиаты, и двое официантов в длинных серебряных куртках расстилали скатерти и сервировали столы.
— Ты права! Я на этих градусниках слегка завернулся, У меня и на самосвале был такой приверчен. Сменщик спрашивает зачем, а я молчу!
— Действительно, зачем?
Официант с вежливой улыбкой подал закуски и исчез.
— Был случай один, еще в Чехословакии, — неожиданно охотно сказал Максим Данилович. — Убило парня на глазах. Мальчишка самодельную гранату кинул в открытый люк. Нас в танке, как ты понимаешь, четверо, а покалечило только одного. Остальных оглушило. Мы с Макаром вытащили парня на воздух. — Отодвинув тарелочку с салатом, он вытянул из лежащей на столе пачки американскую сигарету, прикурил, затянулся, выпустил через ноздри дым. — Сейчас уж и не припомню, как его звали-то, положили на асфальт. А я, понимаешь, смерти-то рядом еще не видел ни разу, как говорится, в руках еще не держал. — Сигарета показалась совсем слабой, противной, и, еще раз затянувшись, Максим Данилович жестоко раскрошил ее в пепельнице. — Крови лужа, — продолжал он, — лицо посинело. Макар наклонился, послушал сердце. Поднялся, щека и ухо в крови, показывает большой палец вниз: умер, в общем, все. А я понять не могу, как это умер?.. Чувствую, что не умер, но не то чтобы доказать это, сказать даже не могу, в башке звенит, как на колокольне, оглушило. И сообразил! Там окна низко на первом этаже, и к каждому снаружи градусник приделан. Ну, в общем, я один такой градусник отломил, помню, он хрустнул, как ледышка. Отломил и вставил ему под руку.