В прихожей было темно, но на гладком, лишенном люстры потолке гостиной стояло желтое пятно света. Маленькие коричневые бра валялись на ковре, и только одна лампочка горела, повторяясь в выпуклых светлых полировках. Максим Данилович наступил на матерчатый абажур и отдернул ногу. Золотая бахрома приклеилась к подошве. Еще не понимая, что происходит, он снял эту тряпку и увидел, что она в крови.
В комнате было душновато. Максим расстегнул ворот. Пахло чем-то медицинским, каким-то лекарством. Светлые занавеси на окнах распахнуты. Пышный палас перевернут и испачкан в крови. Возле поваленного туалетного столика валялись часы. Дмитриев поднял их. Часы стояли.
— Похоже, здесь что-то искали! — сказал он.
— Я знаю, что они искали!
Дмитриев опустился в кресло и закрыл лицо руками.
— Пожалуйста, посмотри в соседней комнате…
— Что они искали?
— Письмо, — сказал Дмитриев. — Зоя получила очень опасное письмо. Это была одна из причин, по которой я приехал. — И вдруг в груди Макара Ивановича стало холодно. — Но ведь никто не знал об этом письме, кроме меня, — сказал он. — Никто! Я и тебе, кажется, рассказать не успел…
Он сидел неподвижно в кресле, а Максим Данилович, медленно переступая разбросанные вещи, осматривал квартиру. Уже догадываясь, что его ждет за дверью соседней комнаты, он не сразу решился толкнуть ее.
— Ты видел эту женщину, — продолжал зачем-то Дмитриев. — Помнишь Татьяну? Ты рассказывал. Они были подругами. Вчера вечером я позвонил Зое из Москвы, и она сказала мне… Она сказала мне, что пришло письмо. — Скрипнула, тихонечко растворившись, дверь. Макар Иванович побоялся повернуть голову, смотрел в открытое окно. — Что там, Макс?
— Здесь труп!
Женщина лежала на полу, длинное тело раскинулось в объятиях проклятой шубы. Максим Данилович, глядя на проститутку, почему-то испытал только легкое чувство стыда. Розовые острые ногти женщины выступали из-под мехового рукава — пальцы одной руки растопырены в судороге, другой руки не видно. Белая ножка в золотистой высокой туфельке уперлась в ковер.
Максим Данилович наклонился к трупу. Взял руку.
— Она еще теплая! — сказал он, ощутив острый приступ тошноты. — Мы опоздали, похоже, всего на несколько минут.
5
Рядом с перевернутым столом на подоконнике стояла только чуть початая бутылка водки «Абсолют». Но Максим Данилович не притронулся к ней. Он вынул из бара новую бутылку. Помыл на кухне два стакана. Поставил стол на ножки. Подвинул кресло. Разлил.
— Никого больше нет! — сказал он, осушив полный стакан залпом. — Только эта Светлана. Так, говоришь, ты ни с кем не делился насчет письма?
— Да уж поделился, — также проглотив свой стакан, сказал Дмитриев. — Я рассказал главному.
— Главному?
— Нашему главному редактору. Только он знал. Я очень торопился на самолет, понимаешь. Он застал меня врасплох. Просто с языка слетело. Я не собирался его информировать. Впрочем, Паше я, кажется, тоже сказал…
Дмитриев смотрел, не отрываясь, в окно. Там между раздвинутых штор за стеклами стояла гладкая чернота — будто полированная поверхность, чернота эта притягивала взгляд.
— Но я не думаю, что это Паша… — пробубнил Дмитриев. — Наверное, все-таки главный…
— Нужно уходить! — Максим Данилович поднялся и замер посреди комнаты. — Если нас здесь застукают, долго разбираться не будут. Я же мертвец!
С трудом оторвав взгляд от гладкой черноты и проглотив еще один стакан, Дмитриев тоже поднялся, но не успел сделать ни шагу. Громко разнесся по квартире телефонный звонок. Аппарат стоял на полу рядом с левым ботинком.
— Не нужно. Не снимай!
— Меня еще пока не кремировали! — с неожиданной злостью возразил Макар Иванович. — Нам сейчас любая зацепка золото. Я должен понять, куда они увезли Зою.
Наклонившись, он снял трубку, не дав прозвонить телефону и трех раз.
Буркнул в микрофон неразборчиво, как может ответить неожиданно разбуженный человек, сдавливая в ладони трубку и молча ожидая.
— Извините… — раздался в динамике знакомый голос. — Я, наверное, разбудил вас. Алло!… - Паша постучал по трубке пальцем. — Алло, вы меня слышите! Извините, но мне срочно нужно найти Дмитриева Макара Ивановича. Он дал мне на всякий случай ваш телефон. У нас тут экстренная ситуация. Вы слышите меня, Зоя? Алло!
— Паша, это я! — сказал хрипло Дмитриев. — Что случилось?
Глава десятая
Мне нужна только исповедь
1
На улице было неестественно тепло для этого времени года, воздух неподвижный, густой и на вкус терпкий. Макар Иванович так устал, что, не сделав и двух шагов, сразу опустился на скамеечку возле подъезда. Они вышли из квартиры Зои вскоре после телефонного звонка. Макс обработал все предметы, к которым они прикасались, платком, стер на всякий случай отпечатки пальцев с дверных ручек, со стаканов, с бутылки, с дверцы бара, а потом вправил назад выбитый замок и закрыл дверь.
— Не хочу, чтобы следователь с ума сошел! — пояснил он. — Представь, что произойдет, если оперативная группа обнаружит в квартире рядом с убитой отпечатки пальцев покойника.
— А что, твои пальчики где-то в картотеке значатся?
— Не знаю. — Макс на секунду задумался. — Вполне может быть. Когда оформляли на загранку, вроде снимали оттиски. Да и в Припяти я, наверное, наследил.
Нужно было поторопиться, а Дмитриев замер. Он очень долго сидел на скамеечке возле подъезда. Не стоило, конечно, столько пить. Он расклеился, устал, не мог выбросить из головы эту, по сути дела, совершенно чужую безумную женщину.
«Ее голос в телефонной трубке — крик! — думал он. — Труп в квартире. Конечно, искали письмо. Но кто искал?»
— Ну, я поеду? — спросил Макс.
— Что? — Макар Иванович, будто проснувшись, поднял голову. — Куда ты поедешь?
— Мне показалось, что это тебе нужно!
— Да, — согласился Дмитриев. — Нужно съездить, забрать контейнер. А ты сможешь? Думаешь, получится?
— Если один раз получилось, почему же второй раз не получится. Твой Паша сказал, что там был «Форд». Этот парень, которому я отдал план, тоже был на «Форде». Я отдал план, я виноват, я и должен съездить. Думаю, к завтрашнему вечеру буду уже здесь. — Максим Данилович взял лежащую на колене вялую руку Дмитриева, слегка пожал ее и, развернувшись, пошел к своей машине. — Послезавтра утром позвони Зинаиде. Я думаю, все будет в порядке.
Когда «Москвич» укатил, Дмитриев еще очень долго сидел на скамье. Преодолевая возрастающую с каждой минутой головную боль, он пытался снова проанализировать все случившееся, сложить из уже имеющихся фактов хоть какую-то логическую конструкцию. И через какое-то время все встало на свои места. У него не оставалось больше никаких сомнений.
«Сообщил о письме Михаил Львович, наш главный редактор. Сообщил кому-то здесь, в Киеве. Может быть, прямо Туманову позвонил. В оперативности им не откажешь, сработали быстро, — глядя на медленно светлеющее плоское небо, думал Дмитриев. — У Зои было письмо, способное все перевернуть. Главный знал, что я поехал за этим письмом! Им нужно было срочно изъять компромат. И взяли, по всей вероятности. А Зою увезли с собой. Тоже не совсем понятно, почему не убили так же, как сестру. Зачем она им? Она же прочла письмо Татьяны. Теперь она крайне опасный свидетель».
Выходило, что нападение на пост в Припяти и нападение на квартиру Зои произошли почти одновременно. Дмитриев попробовал припомнить лицо несчастного милиционера, но в памяти всплыла только фамилия: Сурин. Человек, позвонивший ночью в редакцию и спрятавший для журналистов контейнер, так и остался для Макара Ивановича безликой пустой тенью.