— У нас есть сорок минут, — сказала Валентина, закуривая новую сигарету. — Потом я должна присутствовать в зале. Я должна подстраховать шефа во время его речи. — Подвинув ударом пальца пепельницу, она быстро посмотрела на непрошенного гостя. — Макар, у тебя что-то конкретное ко мне?..
— Я хочу взять интервью у твоего шефа. Мне сказали, что можно записаться только через неделю… А у меня командировка до завтра!..
— Сделаем! — сказала Валентина. — Нет проблем. После торжественной части, думаю, мне удастся его уговорить. Это все?
Струйка дыма от ее длинной сигареты поднималась не вверх, а под тупым углом тянулась куда-то в сторону стены, вероятно увлекаемая невидимым мощным кондиционером, и это выглядело неестественно. В голосе Валентины Дмитриев ощущал плохо скрываемый страх и неприязнь, она явно хотела побыстрее закончить с неожиданным визитером. Стоило потянуть время, Макар Иванович не мог ничего придумать.
Как заставить ее говорить? Взять эту женщину за ворот, приставить к горлу скальпель, ударить? Но ведь все равно не расколется. Она упрямая. Умрет, ничего не скажет. С трудом Дмитриев справился с собственной злостью. Почему-то он был совершенно уверен, что Валентина знает, где теперь Зоя. Но как заставить ее говорить? Как?
— Ты знаешь, что я вспомнил тут? — сказал он с неподдельным чувством.
— Что? — принимая игру, тихо отозвалась Валентина. — Нашу последнюю встречу. Знаешь… — Дмитриев не смотрел на нее, он был уверен, что по глазам она сразу все поймет. — Я не люблю свою жену… Мы с тобой…
— Лжешь! — вдруг резко оборвала Валентина. — Ты лжешь, Макар! Уходи! — Она поднялась и сразу открыла дверь. — Уходи, иначе я позову на помощь. Нам не о чем больше говорить.
Надевая плащ, Дмитриев с трудом удержался от резкого прямого вопроса. В ожидании Валентина затушила недокуренную сигарету. Дмитриев медленно одну за другой застегивал пуговицы, он никак не мог смириться с тем, что придется просто уйти. Уйти несолоно хлебавши. Уйти без какого бы то ни было, даже самого маленького результата.
Он хотел сказать что-нибудь на прощание, что-нибудь простое, но не успел. Загудел селектор на столе.
— Валентина Владиславовна, это Надя из радиоцентра. У меня ЧП.
— Что случилось, Надя? — спросила Валентина, показывая на дверь.
— Мне срочно домой нужно.
— С ребенком что-то?
— Из школы позвонили, температура тридцать девять и восемь. Валентина Владиславовна, я уже всех обзвонила. Аня Костина меня заменит, но она может приехать только через два часа. Что мне делать, Валентина Владиславовна?
— Ничего страшного. Поезжай. Я сама сделаю объявления. Переключи все на меня и можешь идти.
Дмитриев задержался в открытых дверях. Валентина быстро переключала аппаратуру, перебрасывала деловито какие-то переключатели, проверяла микрофон.
— Все, Надя! — сказала она. — Все в порядке. Ты свободна!
Когда лампочка на селекторе погасла, Макар Иванович вернулся в кабинет и резко захлопнул дверь. Он понял, как заставить говорить эту женщину.
4
Все-таки пришлось ударить Валентину. Один раз по лицу, но сильно. Она прикусила губу и присела. Потянулась к пачке с сигаретами, но передумала, щелкнула острыми ногтями по столу.
— Ты думаешь, тебе это сойдет с рук? — спросила она ледяным голосом, все-таки вытаскивая сигарету. — Скажи, Макар, почему ты так уверен в своей безнаказанности?
— Ни в чем я не уверен! — Макар Иванович взял микрофон и подул в него.
— Не стоит! Тебя слышит вся клиника.
— Это хорошо! — ответил Макар Иванович и сказал в микрофон: — Экстренное сообщение. Внимание! — Он повернулся таким образом, чтобы Валентина со своего места не видела его левой руки, и отключил трансляцию. — Говорит радиоузел клиники. Внимание. У микрофона корреспондент газеты «События и факты» Макар Дмитриев.
— Прекрати, Макар! — простонала Валентина. Она побледнела. Глаза ее лихорадочно заблестели. — Прекрати, это же глупо в конце концов. Зачем тебе подставляться?!
— Все мы знаем о несчастье, происшедшем здесь в клинике несколько месяцев назад, — продолжал Дмитриев. — Погиб известный хирург директор клиники Александр Алексеевич Тимофеев… Несчастный случай, дурацкое стечение обстоятельств? Нет. Он был убит. И теперь, воспользовавшись этим микрофоном, я хотел бы рассказать…
Валентина вскочила и кинулась на Дмитриева.
— Не надо!
— Ну почему же? — удивился он, с силой отталкивая женщину.
— Если ты не прекратишь, они сейчас придут сюда… — прошептала Валентина, вытирая кровь. — Они убьют тебя…
Макар Иванович повернулся так, чтобы Валентина увидела, что микрофон выключен. Глаза женщины мгновенно расширились, вспыхнули и погасли. Валентина рухнула в кресло.
— Кто это они?
Но она ответила вопросом на вопрос:
— Чего ты хочешь от меня, Макар?
— Правды.
— Ты ничего не понимаешь! — Все-таки у нее были хорошие нервы. Глаза сухие, холодные. Валентина взяла себя в руки в считанные секунды. — Спрашивай, — сказала она спокойно. — Я отвечу на все твои вопросы.
Макар Иванович выдержал длинную паузу и сказал:
— Мне нужна только исповедь!
— Хорошо! — вздохнула Валентина. — Только, пожалуйста, не трогай больше микрофон.
— Ты с самого начала знала, что деньги, поступающие на консервацию станции, прокручиваются через МОЦ? — спросил Дмитриев. Он опять заслонил собою пульт и включил трансляцию.
— Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь. Мой муж, Иващенко Николай Петрович, депутат Рады, возглавляет комиссию по консервации Чернобыльской АЭС.
Макар Иванович сделал новую паузу. Он не был уверен, что идет передача, а повернуться и посмотреть на пульт не мог, Валентина могла заметить это движение.
— Трофименко, несчастный водитель с раком горла, хотел выйти из дела и его убили? — спросил он. Валентина кивнула.
— После нескольких смертей он решил, что игра не стоит свеч, — сказала она. — Он был очень упрямым человеком.
— Хорошо, предположим, он решил выйти из игры. Но зачем нужна была сама игра? Объясни мне, зачем же понадобилось вывозить эти радиоактивные шубы и тем более контейнер? Кто вообще организовал мафию раковых больных?
— Это была идея Александра Алексеевича. Он искренне считал, что умереть за рулем мчащейся машины, вдыхая запах бензина, намного легче, чем в постели, задыхаясь от зловония собственных пролежней. Кроме того, в последние три года около сорока больных были подвергнуты эвтаназии. Это вопрос морали. Эти люди платили большие деньги только за то, чтобы им помогли умереть. Кстати, в чернобыльской группе было несколько случаев выздоровления.
— Хорошо, я понял, с точки зрения медицины вопрос спорный, но все остальное-то против логики, — нажимал Дмитриев. — Ведь если все это всплывет и будет шум, средства на саркофаг просто перестанут поступать и всему делу конец? Мотивации Трофименко ясны, но зачем вам понадобилось топить самих себя?
— Все-таки ты ничего не понял, Макар. — Хоть лицо ее и выглядело совершенно спокойным, но щеки сильно запали и приобрели какой-то сероватый неприятный оттенок. — Ты думаешь — это мафия, прокручивающая деньги и сбрасывающая миллионы долларов на счета в швейцарских банках? А мафии никакой нет. Нет никаких счетов! — Она чуть повысила голос. — Ты думаешь, что если всплывет правда о контейнере, о мафии раковых больных, вывозящих зараженные меха, то скандал все разрушит, но это не так. Нам необходим скандал. Только в результате скандала «семерка» выделяет эти проклятые деньги. Ты же знаешь: четвертый блок АЭС на грани взрыва. Украина не имеет средств. Все, что вывозилось из Чернобыля и прокручивалось через МОЦ, шло на сам Чернобыль.
— Это закрытая правительственная программа? — спросил Дмитриев.
— Не совсем. — Она вытянула из пачки новую сигарету и прикурила. — Скажем так, группа патриотически настроенных депутатов…