— Мне пора.
— Сидеть! — рявкнул вконец разозленный Кирилл. — Ты оборзел? Кто тебя отпускал?
— Ну так отпускай! — так же зло огрызнулся Костик. — Мне надо к отцу.
— Поговорим и пойдешь. Сел быстро!
Костик свалился на обратно на стул и уставился прямо в глаза, но Кирилл был на взводе, пусть хоть дырку просверлит, а делает, что говорят.
— То есть потерпевшего ты не знаешь?
— Нет.
— Ты же понимаешь, что автор фотки тебя помнит? И фотка такая может быть не одна? И бар известен. Кстати, тебе вера не запрещает шляться по барам и клеить мальчиков?
— А тебе погоны — людей насиловать? Или в отпуске — можно?
Ах ты дрянь! Кирилл старался выкинуть из головы свою дурость в молельне, и Костик, казалось, выкинул тоже. Оказывается, нет. И криво скалился, выпустив нечисть. Волосы топорщились, как рога и только хвоста не хватало, а в горле, кажется, слегка перекатывалось еще не рычание, но мурашки бежали по спине, как от тех собак.
— А если я покажу вашему богу пару фоточек погорячее, тебя из дома не выкинут? В тьму кромешную?
Костик вскинул глаза и Кирилла облило светом, вот только что там полыхнуло — радость или страх — он понять не успел.
— Если ты покажешь ему пару фоточек, — медленно проговорил Костик, — богом стану я.
— Только что тебе пользы, если посадят?
— С чего это посадят? Я этого бармена пару раз видел.
— Бармена?
— Когда его в башне нашли, фотку всему монастырю в нос тыкали. А пил я с ним один раз, и то в компании. Там человек восемь было, всех будешь сажать?
— Ладно. А учителя своего бывшего ты напоил? А потом так удачно нашел — явно знал, где лежит подарочек.
Костик снова строчил в телефоне.
— Дай сюда! — Кирилл выдернул трубку и бросил на стол. — Отвечай!
— Не я.
— Есть такая штука, экспертиза называется. Микрочастицы всякие, на руках, на одежде, на бутылочном горлышке…
— Дело закрыто!
— А ты уверен? Может твоя девочка не нас сливала тебе, а тебя нам? Хочешь, позовем, спросим?
— Нет!
— Что нет? Не хочешь видеть? Прошла любовь?
Экран телефона опять засветился. Костик уставился на него, словно хотел прочитать силой мысли, потом перевел взгляд на Кирилла и вдруг поплыл из нечисти снова в светлого инока. Кирилл впервые видел эту перемену так близко, и засмотрелся: изменилась улыбка, словно попрятались острые зубы, разгладился лоб, брови расправились и легли ровными стрелами. Вроде бы и то самое лицо, и — совсем другое. Умоляющий светлый взгляд затягивал в себя, как в сказках — лишая воли.
— Кирюш, мне очень надо уйти. Отец зовет.
— Что там?
— Предынфарктное состояние. Покой нужен, а он думает, что меня посадили. Кирюш, пожалуйста! Давай, я завтра приду и все расскажу?
— Что расскажешь?
— Все! Все, что захочешь, то и расскажу.
— Правду хочу.
Кирилл уже и отвечал почти на автомате, стараясь помнить, что они тут по делу, а сам соглашался: действительно, завтра Руслан его еще раз вызовет, и пусть разбираются сами, кто там кого и куда.
— Конечно правду!
— Прекрати сейчас же!
Кирилл стряхнул морок и зло уставился на подобравшегося Костика, но не в глаза, а в переносицу. Ну, просто на всякий случай.
— Ты как это делаешь?
— Что делаю?
— Не валяй дурака! Вот это все! Глаза отводишь, глазишь, гипнотизируешь… хрен его знает. Ну?
— Не знаю, Кирюш, — Костик пожал плечами и виновато улыбнулся. — Я ничего не делаю.
— Не делаешь?
Кирилл сдернул Костика со стула и потянул на себя, тот покорно шатнулся навстречу.
— Собак на бухгалтера кто выпустил?
— Они сами!
— А с Крыловым кто пил? Ну?
— Я с ним не пил! — затрепыхался Костик.
— Говорили о чем?
— Пусти! — Костик отшатнулся к столу, ударился, зашипел, потирая задницу. — Мало было этому гаду, что мы уехали, сюда добрался, всем, говорит, расскажу, что их старец пидор и педофил!
— Ну, ты и дал ему бутылку.
— Нет, — ухмыльнулся Костик. — Я ее просто переставил из шкафа на подоконник и отлучился. Он ведь мог не брать? Правда же? Сам виноват.
— А бармен тоже сам упал с лестницы?
— Да!
Костик осекся.
— Ну, не останавливайся, — подбодрил его Кирилл, — ты уже почти все рассказал. Давай, облегчи душу.
Костик застыл, не сводя с Кирилла испуганных глаз, они заблестели, медленно заполняясь слезами, губы некрасиво скривились, лицо сморщилось. Слезы потекли по щекам, скапливаясь под подбородком, Костик смахивал их, хлюпал, вытирал нос рукавом и не отводил умоляющих глаз.
— Он сам! Сам! — шепотом повторял он и вдруг закричал: — Это не я!
— А кто? — тихо спросил Кирилл, хотя хотелось сейчас не допрашивать, а прижать к себе и пообещать, что все будет хорошо, они во всем разберутся.
Он же и разбирается, правда? Не мог же Костик хладнокровно убить? Конечно не мог!
— Он сам упал!
— А как вы там оказались?
— Он меня выследил. Я его тогда еще, в баре, послал нахуй, а он следил. Приперся прямо в церковь, сука! «Поговорим», типа. Лизаться полез, а мне же нельзя, нельзя, чтобы видели, а башня не запиралась, он меня туда заволок! Я — наверх, он за мной. Кирюш, я не хотел… Я не толкал, он сам.
— А почему никого не позвал?
Эксперты установили, что парень сломал шею, труп пролежал на ступеньках несколько дней, пока на него не наткнулись дети паломников, из любопытства влезшие в заброшку. И все это время Костик ходил на моления, пел свои песни, общался с сектантами. И что, нигде не тянуло?
— Я сперва звал, подходить боялся, потом потрогал — он мертвый был.
— Сбежал-то зачем?
— Да кто мне поверит? — заорал Костик. — В психушке лежал? Детдомовский? Накурился и пошел убивать, наркоман.
— А ты накурился?
— Накануне. Ничего серьезного, для настроения. Но вам же все равно, лишь бы посадить.
Кирилл разглядывал хлюпающего Костика и сомневался. Нет, не в его рассказе — тут все примерно складывалось в картину, которую прикинули они сами. Он сомневался в себе. Он ведь тоже был бы уверен, что накурился и наркоман, если бы не знал Костика, но что он о нем знал? Сколько масок: благочестивого инока, наглой нечисти, заботливого сыночка, теперь вот, девы в беде и соплях. Которая настоящая? Чему верить? И ладно бы пытался повлиять, смотрел бы в глаза, заколдовывал — нет, хлюпает, пачкает рукава подрясника, губы кусает, вон, распухли уже. Кирилл порылся в ящиках, отыскал упаковку платочков.
— На.
— Спасибо. Не веришь, да?
Телефон на столе зашелся истошной трелью. Костик подскочил, протянул руку и замер:
— Можно?
Кирилл кивнул. Костик схватил трубку, послушал, прежним уверенным тоном пообещал, что скоро приедет, отключился и повернулся, протягивая телефон обратно. Рука дрожала.
— Что?
— Они меня ждут. Кирюш, отпусти меня, а?
Кирилл чуть не выронил телефон.
— После того, что ты тут наговорил? Я не…
— Меня же посадят?
— Ну, может быть, как за самооборону…
— Посадят же, да? — не слушал Костик.
— Скорее всего.
— Отпусти! А я завтра вернусь. Ну, чтобы сам, понимаешь? Чистосердечное. Как будто я сам пришел! Тогда же меньше дадут? Он же ко мне приставал, я отпихнул, и он сам… Я все-все расскажу, как было: и про бухгалтера, и про Крылова, и про этого гада…
Костик шагнул вперед, запнулся за рюкзачок и чуть не свалился. Кирилл поймал его и инстинктивно прижал к себе. Костик прильнул — костлявый, горячий, его колотило, а голос звучал глухо, прямо Кириллу в грудь.
— Кирюш, пожалуйста! Вдруг отец, пока я буду там… у него здоровье плохое. Вдруг я его в последний раз видел? Отпусти, а?
— А что ты ему скажешь?