– Что ж, не исключено, что когда-то вы были мышью, – раздался голос Мелемаха. – Хотя воспоминания такого рода проявляются крайне редко. Даже рассказывают случай, когда человек вспомнил, как был растением!
– Что было в этой сигарете? – с трудом произнёс Дима – нижняя челюсть онемела и почти не двигалась, язык отяжелел.
Мелемах осторожно забрал сигарету из его бесчувственных пальцев.
– Вы уже спрашивали об этом. Давайте лучше поговорим о вас. И не мучайтесь над произнесением слов, поверьте, я и так отлично слышу и понимаю всё, о чём вы думаете. Расслабьтесь. Лучше опустите голову, закройте глаза, подумайте о чём-то приятном.
Дима послушно опустил голову и закрыл глаза. И ещё открыл рот – он заметил, что так ему легче. Его не смущало, что сейчас он вероятно очень похож на олигофрена – слишком уж тяжело было стараться выглядеть прилично. Любое усилие казалось невозможным, только полная безоговорочная расслабленность.
Он попытался подумать о чём-то приятном, следуя совету Мелемаха, но в данной ситуации ничто не представлялось ему приятным. Вместо приятного он задумался о том, был ли он когда-то мышью или, ещё хуже, растением. Как тогда можно говорить, что это был он? Что было от него в мыши или в растении? Что это за «Я» такое, которое может перейти из растения в человека, а потом, скажем, в мышь, и при этом оставаться их главной характеристикой? Из чего оно состоит, это «Я»?
– Ну и вопросики вы ставите, – он услышал смех Мелемаха. – Лучшие учёные умы Зоны бились над этой проблемой и ничего не добились. Хотя как сказать, в каком-то смысле добились. Было доказано: для того, чтобы понять, что такое дуально-универсальный шаровой абсолют, то есть то, что в простонародье называют душой, а вы называете «Я», нужно достичь абсолюта. То есть прервать цепь перерождений. Ну, или впасть в нирвану, обрести мокшу, или взойти на высшую ступень в иерархии Зоны – получить бирюзовый бейдж. Иначе говоря, принципиальная неразрешимость проблемы. Тот кто не достиг абсолюта, не способен понять, что такое душа (ну или это ваше «Я»). А значит, тот кто достиг, не сможет объяснить тому кто не достиг, что это такое.
Но странно, что вы сейчас думаете об этом! Важнее было бы вспомнить ваши лживые предыдущие воплощения. Как вы были несчастны всегда, проводя каждую жизнь в обмане – обмане себя и других. Осознать этот бесконечный порочный круг несчастий, вызванных ложью. И увидев это, вы сможете всё изменить.
Помолчав, Мелемах добавил:
– У вас слюни изо рта падают. Но это ничего.
Дима никак не отреагировал на его замечание. Он только вообразил, что вытирает рот рукой, смыкает челюсти, поднимает голову, распрямляет спину, но понял, что не способен на такие усилия.
– Этот препарат способствует пробуждению вашей памяти, – продолжил Мелемах. – Самое сильное и эффективное средство. Если сейчас не получится, то вы безнадёжны.
– Если я безнадёжен, то меня выпустят отсюда? Обратно, домой? – вдруг спросил Дима.
– Черт! – вскричал Мелемах. – Ты вот ты о чём мечтаешь? Здесь твой дом! На Зоне! Тебе некуда больше идти! Ты давно уже в тупике, откуда нет выхода, ты уже много тысяч лет в тупике!
Судя по раздавшемуся скрипу, Мелемах встал со стула. В следующий момент Дима получил сильный подзатыльник.
– Идиот, идиот, – зло повторял тот, снова и снова ударяя его по голове. – Идиот!
Я знаю, подумал Дима, я знаю – это ты не со зла делаешь, а в специальных целях, ты уже делал такое, чтобы добиться нужного эффекта в лечении. Мне всё равно, бей меня хоть ногами, я знаю, ты неплохой.
Видимо, в какой-то момент Мелемах ударил слишком сильно, потому что Дима почувствовал, что теряет сознание. В глазах потемнело, он потерял связь со своим телом, верх и низ вдруг пропали, как будто он, бестелесный, парил в невесомости, вернее даже не парил, а был нигде, и даже не был, потому что он ни о чём больше не думал и ничего не ощущал – его самого теперь не было.
– Улисса, моя девочка, пора вставать, – услышал он ласковый голос. Он открыл глаза и стянул с головы одеяло. Прямо над ним нависало черноусое мужское лицо. Смуглое, худое, с правильными чертами, жёсткие черные волосы зачёсаны назад, глаза карие. Его можно было назвать красивым, брутально красивым. Диме показалось это лицо знакомым и родным, он высвободил худые тонкие руки из-под одеяла и обнял черноусого красавца за шею, что-то сонно бормоча в его горячую кожу.
– Моя маленькая, кофе готово, – его мягкий ласковый голос не очень вязался с брутальной внешностью, но ясно было, что такой голос предназначен только для неё.