Сдаешь в конце дня сетки бригадиру или контролерам из числа его прихлебателей и тебе обещают пиздюлей за то, что мало, за то, что брак. Иной раз трудно понять, почему брак, просто тебе не засчитывают, но главное — мало. Надо вязать так, чтоб и у тебя была норма да еще обвязать тех, кто не вяжет, но кому норму ставят обязательно: тому же бригадиру, его друзьям, блатным. Некоторые ребята приспособились — у них получалось много. Но ставили им восемь, ближе к норме, остальное шло на других, кто ничего не делает, — один к одному как на сдельщине везде на наших предприятиях, та же экономическая модель. С меня же навара не было. Даже, когда я пытался сделать норму, ничего не выходило. Монотонность угнетала, ошибка за ошибкой. А думаешь о механизации: неужели нет такой машины, которая одна заменила бы нас всех и делала бы гораздо больше? Зачем десятки, сотни здоровых мужиков занимать бестолковой рутиной? После этого по вечерам мы плевались на красные движущиеся точки в небе — на космические спутники. Одних изнуряют ручной работой, другие потешаются дорогостоящими игрушками. Технический гений выглядит как издевательство над нами. Признаюсь, я скоро принципиально охладел к сеткам и норме — будь что будет. Больше, так сказать, раздавал интервью.
Как ни держи язык за зубами, а от вопросов, как от комарья, не отмахнешься. Народ в основном молодой, простой, за сетками только и дела, что поболтать, спрашивают, кто о чем. Часто и не знают, что спросить, так тужатся лишь бы завязать разговор. А то кричат с другой трубы, где пристроилась «шерсть», т. е. приблатненные, положняки: «Ученый, иди сюда!» А что делать? Иду к ним, вяжем — треплемся. Вряд ли им со мной было интересно. Рассказчик я неважный, да и темы в основном тупиковые. «Веришь в летающие тарелки?» «Нет, не верю». «Но почему?» — удивляются и начинают сами рассказывать. Я слушаю. Так беседуем. «А в коммунизм веришь?» «Смотря, что под этим понимать». «Как что? Ну, что и все». «Ну, что ты имеешь в виду?» Молчат. Иногда обижаются, здесь не любят определений, абстрактных бесед. И все же странно: какое уж поколение с пеленок воспитывается под коммунизмом и никто толком не объяснит, что это такое? Ну, «светлое будущее», ну, всем по потребности — дальше пустое место, не о чем говорить. И я чаще всего так и отвечал: «не знаю». А разобраться при всех было нельзя и без того мне, что ни день, то отрядник, то завхоз шьют политику.
С большим удовольствием играл в нарды, в шашки или шахматы. Стол тут же во дворе и, хотя в рабочее время нельзя, урывал момент. А рядом бугор шпарит в настольный теннис. Ему да еще кучке положняков все можно. Нам пуговицу на куртке расстегнуть нельзя, положено сидеть и париться по всей форме, а эти загорают в плавках, перекатывают мускулатурой. Потом будут принимать нашу продукцию, лупить за брак, заставлять работать до отбоя — на них. И эти люди хуже ментов. Хотя как посмотреть: ведь их ставят и науськивают менты, тот же наш добрый отрядник Виктор Васильевич. Просто они делают его работу, точнее он это все и делает их руками, сам оставаясь как бы ни при чем, добреньким. Но кулаки-то идут по его указке, от его имени. Воспитание коллективом, по Макаренко, — главный принцип не только лагерной педагогики. И ставят на должности бригадиров, дневальных, завхозов самых наглых, злых, хитрых да поздоровее. В любой момент пинок, оплеуха, принеси, подай. Страшен разврат такого «воспитания». И сколько в нем лицемерия.