— А, — махнул рукой Петрушин, — из деревни Боровки. Не слыхал? Училище, общага, хлеб-соль, портянка-казенка. Фуражка — козырек и чтоб вдоль носа! Маманя в деревне пашет. Папаня — отпахал. Брательник — тракторист-механизатор широкого профиля. Самогон — целый молочный бидон, вместо молока хлебал. Тридцати лет не стукнуло, а уже готов — представился! А я в город подался. Харч казенный. А тут свадебка у дружка, кисейная, так символика: кольца обручальные, песни величальные. Тащились вечер. Потом в общагу двинул. Эта там сидит — воспитательница.
— Куд-ку-да? — говорит, прешь, пьяная рожа.
— Куд-куда, туда и пру! Только смотрю — рожу размалевал, вроде, не нашей вахтерше. Вроде, у нас другая — поинтеллигентнее. Схлопотал двести шестую статеечку, еще сто семнадцатую пришили — за подол рвал и лез на какую-то бабу; Еще парочку статей для прочности приложили. А в первую ходку по-дурацки влип! — Петрушин выругался длинно и ступенчато — выпили, мало, еще надо, денег нет. А тут старушка: «Сыночки, как пройти к спортивному магазину?» Чего захотела, спортсменка-карасик! Мы ей и показали, провели переулочком, сумку — хап. За углом дежурила машина «мухоморов». Групповая!
— Да ты, брат, социальный! — криво усмехнулся Громов, — покатился по статейкам, пока жизнь не смотаешь на тюремные сроки! А вот я здесь живу, в князьях хожу. Не веришь? А ну давай вылизывай мне ноги языком, гунька беспортошная! Аль на корачки становись, бабой будешь! Хорошо, заменяю. Как вылупишься отсюда, банщику голову отрежешь. Счет у меня с ним. Не нравишься ты мне! Все равно вышняк получишь. Я тебе подмогну. Не видать тебе воли.
В коридоре дежурный по ПКТ включил громкоговоритель. По радио передавали концерт «Молодые голоса».
— Говорильник выключи! — неожиданно взвизгнул Петрушин, — поют, а тут сиди все молодые годы! Я тоже хочу! Сволочи! Откройте! — отборный петрушинский мат глушили двойные двери, не пропускали в полную силу. Но его все же услышали. Сбежались контролеры, работники спецслужбы, вызвали ДПНК — дежурного помощника начальника колонии, пришел врач. Петрушину сделали успокаивающий укол.
Все это с мгновенной быстротой пронеслось в голове Громова:
— Неужели дознался, Енот? Значит, опять на шесть месяцев в ПКТ.
— Почему не работаешь? — уже спокойнее говорил майор Петров.
— Я работаю, гражданин начальник.
— Сколько шьешь?
— Девяносто.
— А норма? Почему не сам шьешь?
— Да что вы, гражданин начальник, — голос Громова стал тихим и вкрадчивым. — Не надо наговаривать. Даю слово: буду шить норму. Я постараюсь.
— Так вот, — добавил майор, — увижу, узнаю, — берегись! Я тебя в ПКТ упеку. Так и знай. Нашел себе чью-то шею. Иди!
— Зачем вы так, Александр Иванович, а, может быть, он сам шьет! — вступилась за Громова Варвара Александровна, когда двойная дверь кабинета начальника плотно закрылась за осужденным.
— Нет, не сам! Не таков Громов! Кого-то заставляет. Вот поймать, дознаться пока не могу. И общественники мои помалкивают. Запугал! Страшный он человек, педагогически запущенный, — добавил Петров свою любимую формулировку. — Мать пьяница, отца не знал, жизнь с грязной стороны увидел рано, вырос подонком. Трудиться не желает, три судимости за плечами. Наивный вы человек, Варвара Александровна. Седьмой или восьмой год работаете-то? А верите вот таким, как этот. Верить, я понимаю, вообще надо и необходимо. Но Громову? Нет! Стар я уже, за долгую службу многое повидал. И давайте кончим этот разговор. Вы как член совета воспитателей отряда занимайтесь вопросами школы. Следующий вопрос как раз ваш.
ВСЕ ТОТ ЖЕ ВАСИН
В кабинет вошел мужчина, на гладко стриженной голове ясно проступали два белых шрама, глубоко впавшие глаза смотрели настороженно.
— Васин, почему вы перестали посещать школу?
— A что мне там делать? Я ничего не понимаю. Да и зачем мне нужна ваша школа! Тридцать лет жил без нее и еще проживу. Читать, писать умею, с меня хватит!
— Нет, Васин, не хватит! У вас даже восьмилетки нет. Согласно постановлению вы обязаны...
— Ничего я не обязан! Я сюда пришел срок отсиживать, а не учиться!
— Вы не правы, Васин! Вы взрослый человек, хорошо работаете.
В кабинете начальника отряда идет длинный разговор, в котором участвуют все члены коллектива совета воспитателей. И врач, отвечающий за санитарное состояние в отряде, и секретарь из штаба, ответственный за погашение задолжностей и уплату алиментов осужденными. Успевает вставить слово мастер производственного обучения. Молчит только Васин.