– Но…
– Я знаю, что ты хочешь сказать, и ты не прав. Вика любит с тобой трахаться, и только. В этом мы с ней абсолютно одинаковые – в сексе ты зверь, этого не отнять. Не знаю, талант у тебя такой или это гормоны, которые ты себе колешь в спортзале, но что есть – то есть. А в остальном она просто не знает, что с тобой делать, как маленькая глупая девочка, которой попала в руки взрослая игрушка. И потому она тоже тебя ненавидит. Я ее лучшая подруга, я знаю. Думаю, недалек тот день, когда она сама начнет искать способ сломать и выбросить на помойку ненавистную игрушку. Дети жестоки, учти это.
– Ты преувеличиваешь…
– Возможно, – кивнула Зои. – Но мне будет искренне жаль узнать из новостей, что известный бизнесмен погиб в результате несчастного случая, а его безутешная вдова унаследовала его бизнес. Вот только моя любовь и ненависть Вики – это все частности. Есть еще кое-что.
– Даже не знаю, что сможет меня удивить после всего, что ты мне наговорила, – выдохнул я, потирая лоб. – Голова кругом.
– Я беременна, – сказала Зои. – От тебя.
– Что?
– Понимаю, о чем ты думаешь. Когда родится ребенок, если тебе будет интересно, можешь сделать любые тесты и экспертизы, я не против. Но поверь, это твой ребенок.
Я сидел на кровати, прекрасно понимая, что чувствует человек, которого стукнули по макушке хрестоматийным пыльным мешком, слишком плотно набитым информацией. В голове пустота, во рту пересохло, чувств и мыслей никаких, только ушам щекотно от стекающих капелек пота.
– А теперь у тебя два варианта, – сказала Зои. – Дать мне денег на аборт, уйти и никогда больше мне не звонить. Либо просто дать мне денег. Много денег, потому что решение твоей проблемы стоит дорого.
– Мне нужно в душ, – сказал я.
Встал с кровати и ушел туда, где горячие струи хлещут по голове и плечам…
Где шум падающей воды заглушает звук мыслей, которые бьются внутри черепа, словно напуганные зверюшки…
Туда, откуда отчаянно не хочется выходить в мир, где тебе приходится принимать слишком тяжелые решения, о последствиях которых страшно даже подумать.
Глава 3. Зои
Если меня спросят, кто мой любимый литературный персонаж, я отвечу не раздумывая.
Миледи.
Да, та самая – отчаянная и хладнокровная бизнес-вумен из романа моего детства, который я перечитывала раз за разом. Леди Винтер, баронесса Шеффилд, королева Миэрина… хотя нет, это другое, но суть одна. Там тоже была крутая бабенка, которую завалил какой-то слюнтяй.
Но при этом я никогда не поверю, что четыре алкоголика и тунеядца смогли бы справиться с миледи, – как и в то, что такая волчица, как Мать драконов, могла подставить свое брюшко под кинжал короля тряпок. Истории, где крутых женщин сначала обманывают, а потом убивают, пишут мужчины.
В жизни все не так.
В жизни такая женщина, как миледи, до старости рулила бы и кардиналом, и королем, и всей Францией. Так же, как Мать драконов, хладнокровно управляла бы всей той сказочной страной – ну, может, на пару с пьяницей-королевой, которая тоже та еще просчитанная стерва…
Начавшийся дождь постучал в окно, и я оторвалась от размышлений на отвлеченные темы. Макс отмокал в ду́ше после моих слов, боясь оттуда выйти, так как здесь его ждали новые слова, от которых ему потом будет уже не отмыться. Но выйдет, никуда не денется.
И я знаю, что он скажет, потому что у него просто нет иного выхода.
Экран его телефона, который он оставил на кровати, загорелся зеленым. Сообщение от «Милая».
Я усмехнулась.
Явно не от меня – я у него в телефоне как «Иван Петрович, автосервис». Интересно, что ему пишет Вика?
Открываю сообщение…
Так.
Спокойно.
Кровь, бросившаяся в голову, и задрожавшие руки – это не про тебя!
Это не ты!
Это «Зойка-скунс», которую шпыняла и презирала в школе элита класса – сначала за то, что училась лучше многих и не давала списывать, а потом за то, что у нее первой в старших классах начали формироваться выпуклости и вогнутости, на которые слюнями исходили не только пацаны-ровесники, но и трудовик с физруком.
Ты – это Зои!
Та, которая в девятом классе хладнокровно сняла туфлю и пробила каблуком голову заводиле той самой классной элиты. Та, которая до этого несколько лет плакала в подушку от бессилия и однажды после очередной пощечины – не помню уже, словесной или реальной, – умерла. Сгорела, выжгла себя изнутри, когда в душе́ закончилась смазка из слез и, растрескавшись, развалилась на куски чаша терпения.