Алекс посмотрела на него с беспокойством:
– С тобой все в порядке?
Он промолчал.
– Ты как будто взволнован.
– У тебя давно эта сырость в туалете?
– Сырость? Какая сырость?
– Обои просто пропитаны влагой, они отклеиваются от стены.
Он увидел, что Алекс нахмурилась.
– Не может быть. Дом сух, как старая кость.
– Может быть, где-то протекает труба?
– Утром вызову водопроводчика.
– Я сам гляну, возможно, там какая-нибудь ерунда. – Он снял пиджак и повесил его на спинку стула.
– Я сделаю кофе, – сказала она ему вслед.
Неся кофе в гостиную, она слышала, как Мейн поднимается наверх. Блэк сидел у входных дверей.
– Привет, малыш! – сказала она. – Хочешь выйти?
Бультерьер не обратил на нее внимания.
Алекс опустила поднос, вынула из плеера «Дона Джиованни» и поставила композицию Моцарта. На бюро она увидела стопку нераспечатанных писем и, подойдя, стала перебирать их. Почерк на одном-двух конвертах показался ей знакомым, но она не могла заставить себя вскрыть их. «Только не сейчас, – подумала она, – потом, когда я снова обрету силы»; на мгновение она усомнилась, вернутся ли они когда-нибудь к ней. Наполнив чашку, Алекс села на диван.
Мейн вошел в комнату, вытирая ладони о брюки.
– Черного или с молоком?
– Черного, пожалуйста.
– Нашел, в чем проблема?
– Нет.
– Но все равно спасибо.
Он сел рядом с ней и начал задумчиво тянуть кофе.
– Завтра принесу кое-какие инструменты. Подниму половицы; может, утечка где-то в сочленении труб.
– А я и не знала, что ты такой мастер.
– У всех есть скрытые таланты.
– Можешь написать книгу на тему «Сделай сам».
– Слишком большая нагрузка, такое руководство да еще книга о происхождении жизни.
– Не говоря уже о поэзии.
Алекс почувствовала, как Филип внезапно напрягся и бросил взгляд за ее плечо.
– Все в порядке? – Она поймала себя на том, что тоже поворачивается – ею овладевало беспокойство, Филип нахмурился – ему было явно не по себе. Она слушала музыку и молчала. Постепенно он расслабился и, поставив чашку, мягко положил руку ей на плечо. Алекс слегка откинулась назад, нежно прильнула к нему, ощущая какое-то странное чувство неловкости. Она поежилась.
– Это «Фигаро»?
– Да. Отдельные партии, Моцарт такой разный…
Ей хотелось говорить, спорить, лишь бы слышать его голос, лишь бы избавиться от непонятного страха, захлестнувшего ее. Сегодня к вечеру те воскресные кошмары снова вернутся, подумала она.
– Ты все молчишь.
Он вскинул брови.
– Пенни за каждую твою мысль.
– На этом не разбогатеешь: как мой литературный агент, ты должна была бы это знать.
Она рассмеялась и замолчала, слушая музыку. Рассыпался в трелях французский рожок – вот типичный Моцарт, веселый и стремительный. Невольно она стала отстукивать ногой ритм, чувствуя, как в такт музыке подрагивают пальцы Мейна у нее на плече.
– О господи, – вздохнула она, – ну почему все это должно было случиться, ну почему?
– Гм…
– Так ты объясняешь происхождение жизни?
– Что?
– Гм, – передразнила она его.
Алекс почувствовала, как он наклонился вперед, услышала звяканье поставленной на стол чашечки.
– Ты оправишься, старушка; только для этого потребуется время, много времени. Хотел бы я дождаться, когда это произойдет.
У нее появилось импульсивное желание сказать ему: «Ты дождешься!», неожиданно ее охватило странное волнение, и она почувствовала прилив бодрости. Алекс сделала глоток кофе.
– Знаешь, просто смешно… мое настроение меняется несколько раз в час. Как на качелях – то вверх, то вниз.
Он кивнул:
– Какое-то время так и будет.
Она отвела взгляд.
– Ты что, специалист по любому вопросу?
– Да нет, честное слово, нет. Просто невежество – опасная штука.
– Значит, ты знаешь все?
Его рука сжала ее плечо.
– Нет, слава богу, нет. – Несколько секунд он сидел молча. – У меня в школе был учитель, этакий напыщенный маленький человечек, который с большим самодовольством рассказывал нам, что он никогда не водил машину и не знает, как это делается. Зато великолепно умеет управлять паровозом.
Алекс улыбнулась.
– Он водил его в 1926 году во время всеобщей забастовки от Кингс-Кросс до Эдинбурга, без остановки. И утверждал, что ему по-прежнему принадлежит неофициальный рекорд скорости на этой трассе.
– Жизнь полна странных маленьких людей, делающих странные маленькие вещи. – Она увидела лицо Мейна совсем близко, заметила оспинки на побледневшей скуле, рыжую щетину его усов; удивившись, она дернулась и почувствовала мягкое прикосновение щетины к ее носу, к ее губам, его голубые широко раскрытые глаза расплывались перед ней – словно глаза дантиста, когда ты сидишь у него в кресле, подумала она.
И вдруг его лицо изменилось, и она увидела перед собой Фабиана.
– Нет! – вскричала Алекс, резко откачнувшись назад. – Нет!
Лицо Фабиана расплылось и исчезло, и она увидела, как Мейн потрясенно смотрит на нее, на мгновение оцепенев, затем на его лице появилось смущенное, застенчивое выражение.
– Прости, – робко сказал он. – Я… м-м-м…
Она продолжала смотреть на него широко раскрытыми глазами, ее била дрожь. Алекс видела Фабиана так ясно, так живо. В нем было что-то трогательное и в то же время глубоко омерзительное. Господи, какие странные шутки играет с ней воображение.
– Прости, Филип, – сказала она. – На самом деле я… ну, не знаю… я не готова. – Она почувствовала, как его рука соскользнула с ее плеча; он наклонился вперед, поставил локти на колени.
– Нет, это моя ошибка, только моя, – сказал он. – Ты всегда казалась мне… такой потрясающе привлекательной, что я… я… – Он выпрямился и улыбнулся добродушной, растерянной улыбкой.
– Думаю, мне лучше пойти спать, – сказала она.
Он взглянул на часы:
– О господи, как поздно. – Он неторопливо поднялся, снова огляделся, и она увидела, что он испуган. – С тобой все будет в порядке?
Алекс кивнула и сделала гримасу.
– Должно быть, почему бы и нет?
Мейн направился в холл. Ну и холодина… Он потер руки и зашел в кухню. А тут и вовсе мороз. Он осмотрелся: может быть, и здесь отсырели стены или же то было всего лишь его воображение? Неожиданно Мейн почувствовал себя очень неуютно – дом не принимал его, он приказывал ему уходить. Мейн с подчеркнутой медлительностью снял пиджак со спинки стула и натянул его, после чего опять осмотрелся. Холод пронизывал его до костей. Он коснулся стены и провел по ней пальцем сверху вниз; палец остался сухим. С трудом сдерживая сотрясавшую его дрожь, он поднял глаза к потолку, затем подошел к дверям, повернулся и в последний раз окинул взглядом кухню.
– Да пошел ты!.. – громко и твердо сказал он, после чего, развернувшись, вышел в холл.
– Ты что-то сказал? – спросила Алекс, вынося поднос из гостиной.
– Я? Нет.
– А я уверена, что слышала твой голос.
– Просто я окликнул Блэка, вот и все.
– А-а…
Он вытащил из кармана смотанный поводок, и Блэк сразу же оживился, запрыгал вокруг него, радостно взлаивая.
– Домой, малыш!