Выбрать главу

– А почему мы не видим?

– Эволюция. Мы развиваемся, наши чувства притупляются; теперь курс за нас прокладывают компьютеры.

– Значит, мы не видим Венеру из-за загрязнения атмосферы?

– Нет, боже милостивый, нет; мы не можем разглядеть ее, потому что теперь вообще не знаем, как смотреть; может, дикари в джунглях и видят ее, но если бы мы и обладали способностью рассмотреть Венеру, то все равно были бы ослеплены сиянием электрических огней.

– То есть эволюция не всегда идет на пользу.

Он крутил в руках винный бокал, уставившись в стол.

– С этим ничего не поделать, – решительно сказал он.

– И с каждым поколением мы теряем остроту чувств?

– Старые чувства притупляются, новые развиваются. – Он помолчал. – Наступает период торжества иррациональности.

– Почему ты так считаешь?

– Способности человека быстро развиваются, и темп этот ускоряется с каждым поколением. До 1954 года никто не мог пробежать милю за четыре минуты, а теперь это расстояние покрывают за три минуты пятьдесят. Тем не менее в наше время у нас вообще нет необходимости бегать. – Он пожал плечами.

– Я думала, так быстро бегают потому, что принимают допинг.

– Частично, только частично; тут сказывается и эволюция.

– Значит, наши ноги должны становиться короче?

– И руки, в них отпадает необходимость. Нам нужны только пальцы – нажимать кнопки.

– Иначе говоря, через тридцать два миллиона лет от нашего тела останутся в основном лишь пальцы и ноги, как у картофельных человечков на детских рисунках?

Филип вытащил из кармана пачку сигарет.

– Итак, ты отправилась к своему медиуму.

Кивнув, Алекс взяла предложенную сигарету.

– Мистер Форд, должна признаться, заставил меня задуматься. Он утверждал, что ему удалось связаться с Фабианом, описал несчастный случай. – Она прикурила сигарету от свечки, оглянулась, не подслушивает ли ее какой-нибудь официант, и перегнулась через стол. – Он сказал: кто-то в машине кричал, что прямо на них летит грузовик.

– Он мог узнать это из газет… или телепатически – от тебя.

Она покачала головой:

– Фабиан погиб при столкновении с автомобилем, грузовика не было.

Филип удивился:

– Но в газете говорилось…

– В том-то и дело, – прервала она его. – В том-то все и дело. В газете в самом деле речь шла о грузовике, так что я была уверена: он прочел сообщение и выложил это мне. Но сегодня днем я подъехала в Кембридж и поговорила с Отто, с тем юношей, который остался жив. Я попросила его рассказать, что предшествовало столкновению. Он сказал: увидев приближающуюся машину, они решили, что это грузовик, и Фабиан крикнул им об этом. – Она отпила вина и с силой затянулась сигаретой, после чего мрачно уставилась на Филипа.

Он пожал плечами:

– Возможно, телепатия: перед самым столкновением твое подсознание уловило сигнал от Фабиана, но не осознало его, а Форд смог извлечь эту информацию. – Он снова пожал плечами. – Тут довольно сложный комплекс оценки событий. Или…

– Или Форд действительно тот, за кого себя выдает.

– На этот счет ничего не могу сказать. Честно.

Появился официант:

– Голубь для вас, мадам?

– Нет, для меня.

Алекс подождала, пока сервируют стол, после чего опять наклонилась к Филипу Мейну:

– Ты знаешь, где можно найти криминалиста-графолога?

– Графолога?

– Ну да. Не знаю, как они называются – те, к кому обращается полиция, когда надо выяснить, не подделаны ли документы.

– Есть парень, которого я время от времени привлекаю к своим исследованиям; видишь ли, я как-то пытался опровергнуть Свитки Мертвого моря. – Он мрачно усмехнулся.

– Чтобы досадить отцу?

Филип погрустнел:

– Нет, это было много времени спустя… – Он замолчал, рассматривая жареного голубя с таким видом, словно тот совершил преступление.

– Смотрится очень неплохо, – улыбнулась она.

– Дохлая крыса, – сказал он.

– Что?

– Дохлая крыса, – повторил он.

– Дохлая крыса?

– Да. Его имя звучит примерно так:[2] Дерат, Дюрат, Дендрет. Дендрет – вот как его называют.

– Есть ли что-нибудь, чего ты не знаешь? – улыбнулась она.

– Понятия не имею, почему я заказал голубя; я вспомнил, что терпеть их не могу.

– Могу с тобой поменяться.

– Нет, нет, ради бога, нет. Человек должен нести ответственность за свои действия. – Он бросил на нее какой-то странный взгляд, который вызвал у нее секундное беспокойство.

– Но в наши дни можно не превращаться в мученика; мы уже значительно эволюционировали.

– Ура, – сказал он, нерешительно ковыряя голубя вилкой.

Алекс довольно уютно чувствовала себя в окружении мусора, которым был завален «вольво»; ноги ее покоились на бумагах, штрафных квитанциях за парковку и кассетах. У машины был домашний, обжитой вид.

– Ты когда-нибудь чистишь свою машину?

– Увы, нет. Только пепельницу, когда она заполняется.

Улыбнувшись, Алекс посмотрела на полуоткрытую пепельницу, забитую окурками.

– Что ты считаешь полной пепельницей?

«Дворники» ползали по ветровому стеклу, разгоняя струи дождя; перед Алекс, как в калейдоскопе, мелькали огни Лондона.

– Тебя не смущает, что ты возвращаешься в дом, где будешь одна?

Она пожала плечами:

– Нет. Я привыкла, Фабиан приезжал домой только на каникулы.

– Ты хотела бы иметь еще детей?

Она покачала головой:

– Возраст не тот, да и слишком я для этого занята.

– А сколько тебе?

– Много, – улыбнулась она. – Иногда я чувствую себя древней старухой.

Она смотрела, как белые, оранжевые, красные огни вспыхивают перед глазами и разбегаются в стороны, слышала рокот двигателя; резкое торможение заставило ее качнуться вперед, шуршание шин по асфальту стихло. Но «дворники» продолжали щелкать, цок-цок-цок, почти в такт с работой двигателя и ритмом музыки из соседней дискотеки. Два скромных инструмента в оркестре лондонской ночи, подумала она.

– Я не могу больше иметь детей, – сказала она. – У нас… – Она замолчала; мысль об этом резанула ее острее, чем обычно; она провела кончиком языка по нижней губе и уставилась на картину за окном.

Филип притерся к другой машине, стоящей перед ее домом, двигатель он не выключил.

– Спасибо за угощение, – сказала она. – Может, зайдешь?

По его лицу скользнуло какое-то странное выражение, чуть ли не страх.

– Я лучше вернусь поработать.

– Вечером?

– Такой скромный парень, как я, не может заставлять мир вечно ждать его.

– Как и его агент.

– Да. Увы, да.

– Послушай… если ты не против, зайди на минутку – хочу показать тебе открытку и выслушать, что ты о ней думаешь.

Снова по его лицу скользнула тень, и теперь Алекс не сомневалась – это был страх. Алекс смотрела на него, испытывая какое-то смущение и пытаясь понять, что же его так взволновало, что пробило ту несокрушимую броню уверенности в себе, которая обычно его окружала.

Несколько мгновений он сидел, уставясь в ветровое стекло, потом с каким-то отрешенным видом, словно преодолевая внутреннее сопротивление, переключил передачу на задний ход и посмотрел через плечо.

Видно было, что он с трудом, как бы преодолевая невидимую силу, поднимается по ступенькам. Она молча наблюдала за ним – он брел, будто против сильного течения.

Остановившись у входных дверей, Мейн покачнулся и, чтобы устоять на ногах, ухватился за дверной косяк. Лицо его заливала бледность, на лбу выступили капли пота. Он плотно смежил веки, и она испуганно посмотрела на него.

– Филип? В чем дело?

Он поднял на нее глаза; по его лицу стекал пот.

– Все прекрасно, – сказал он. – Со мной все отлично. Это пройдет; сейчас я приду в себя.

– Что такое, Филип?

– Все хорошо. – Он, нервничая, посмотрел на нее. – Нормально. Отлично. – Он улыбнулся.

Едва они переступили порог, их поразил запах – ужасная, омерзительная вонь. Задохнувшись, Алекс кинулась к открытым дверям, чтобы вдохнуть глоток воздуха. Мейн зажал рукой нос и молча смотрел вокруг.

вернуться

2

Игра слов: по-английски выражение «дохлая крыса» звучит как «дед рэт». (Здесь и далее примеч. пер.)