– Я думаю, – сказал Орм, – он явился, чтобы защитить наш круг. Как вам кажется, Морган?
– Целительство Сэнди очень важно; он мог почувствовать необходимость снизойти к ней. – Он посмотрел на Милсома. – Артур?
– Моя жена, – сказал Милсом, и в его хрипловатом голосе было мальчишеское возбуждение. – Стоит мне только захотеть, и она возникает передо мной.
– Ну и как она?
– Прекрасно; она показала мне, чем занимается. Она трудится вместе с другими, воздвигая огромный столп света.
– Да, да, – кивнул Форд.
Алекс не сводила с него глаз, думая, что же ей сказать.
– А мистер Хайтауэр? – спросил Форд.
– Кажется, я заснул, – ответил Дэвид.
– Так часто бывает, – небрежно сказал Форд. Взгляд его переместился на Алекс. – Не хотите ли рассказать мне, что вы видели, миссис Хайтауэр?
Алекс взглянула на Дэвида и пожалела, что ввязалась во все это. Не позволяй, чтобы тебя одурачили, говорил он; не будь идиоткой.
– Я видела Фабиана, – сказала она, и Форд одобрительно посмотрел на нее.
– Да, и мне показалось, что он был здесь. Я совершенно отчетливо чувствовал его присутствие; он и сейчас где-то рядом; у меня ощущение, что сегодня вечером он выйдет на контакт, – очень отчетливое ощущение.
– От его лица остался обгорелый обугленный череп.
Форд кивнул:
– Совершенно естественно, что в ходе медитации немалую роль играет подсознание. Вы воспринимаете его с точки зрения земного плана, в котором сами находитесь. Вы не можете отрешиться от его плотской оболочки, в ней вы его и воспринимаете. Позже, когда он явится к вам, он будет обладать эфирным телом, и в таком виде вы и запомните его.
– Он скрылся от меня. – Она покраснела, чувствуя себя предельно глупо, затем бросила взгляд на Дэвида и увидела, как он глазами пытается ей что-то сказать, о чем-то предупредить ее, но она отвела взгляд прежде, чем смогла уловить его мысль.
– Может, снова сказалось влияние вашего подсознания, ваш страх потерять его навсегда. Это пройдет после вашего первого контакта с ним; вы обретете способность в состоянии медитации связываться с ним, когда того пожелаете, и я думаю, вы убедитесь, насколько он нуждается в вашей помощи. – Форд снова улыбнулся и подошел к магнитофону. Встав на колени, он вытащил кассету.
Алекс обвела взглядом комнату и почувствовала, что снова дрожит. В красном свечении портрет Фабиана казался еще более мрачным, чем обычно, а жесткое, холодное лицо Орма вызывало у нее беспокойство. Она взглянула на Милсома, он весело улыбнулся ей в ответ.
– Вы могли слышать странные голоса, миссис Хайтауэр, – сказал Форд. – У меня есть советчик, его зовут Герберт Ленгер. В 1880-х годах он был врачом в Вене; прекрасный человек; в девяностых годах он перебрался в Париж. Какое-то время пользовал Оскара Уайльда.
Алекс уставилась на Форда: тот говорил спокойно и небрежно, как о совершенно обыденном событии, а она была слишком взвинчена, чтобы уточнять, что он имеет в виду.
– Будем продолжать? Сегодня вечером я чувствую сильное воздействие; и помните – все должны делать лишь то, что я скажу, это исключительно важно. Ясно? – Он пристально посмотрел на Алекс, она ответила ему таким же взглядом.
Она задрожала, ужас охватил ее. Ей не хотелось продолжения, не хотелось, чтобы он тушил свет.
Раздался громкий щелчок; из динамика плеера неслась теперь странная барабанная дробь, ритм которой, казалось, убыстрялся с каждой минутой.
Свет потух.
Алекс ощутила его почти сразу, он словно распахнул дверь и стремительно закрыл ее за собой. Он был в комнате, он стоял рядом, глядя на нее.
Алекс почувствовала, что у нее начинают дрожать руки. Она ясно увидела, как по комнате скользнула тень, что-то более темное, чем окружающая темнота, и ей остро захотелось зажечь свет, коснуться кого-нибудь. Но она не осмеливалась шевельнуться, не решалась подойти к своему сыну, который не сводил с нее странный пугающий взгляд. Ты этого хотел, дорогой, разве не так? Разве не потому ты подавал мне знаки? Теперь мы здесь, ради тебя. Будь добр, прошу тебя, будь добр.
Господи, внезапно подумала она, как давно все это было. Как много времени прошло с тех пор, когда он был жив и все было нормально.
Раздался ужасающий вопль, похожий на крик зверя в ночи; он заглушил барабанную дробь и вознесся над Алекс, его издал кто-то из участников круга. Крик повторился. Тише, еще тише, крик перешел в хрип, будто кто-то пытался втянуть воздух сквозь переломанное горло. Кто издал его? Форд? Милсом? Орм? Сэнди? Понять невозможно.
– Мама.
Голос Фабиана, слабый и испуганный. Раздался щелчок, и музыка смолкла.
– Мама.
Ни тени сомнения – это голос ее сына. Алекс стал бить озноб, комната превратилась в глыбу льда, ее трясло так, что она с трудом могла сидеть на месте.
– Дорогой мой, – взволнованно громко сказала она, – здравствуй, мой милый.
Снова ужасный захлебывающийся звук, затем страшный пронзительный крик молодой женщины – такого ей еще не приходилось слышать, его эхо, подумала она, будет теперь вечно метаться по комнате.
«О Боже, пожалуйста, прекрати это, – подумала она, – прекрати сейчас же».
– Кто здесь? – услышала она спокойный, уверенный голос Форда.
Ему ответил голос с заметным немецким акцентом и своеобразной интонацией; чувствовалось, что голос принадлежит образованному человеку.
– Это Герберт. Тут присутствует молодой человек, который хотел бы поговорить со своей матерью.
– Будьте любезны, передайте ему, мы ждем его. Он уже начал пробиваться к нам.
Алекс сквозь темноту уставилась на Форда. Он тоже слышал Фабиана. Значит, это не было игрой воображения. Так подделать голос невозможно. Она попыталась приободриться, но холод и страх не покидали ее. Невозможно, просто невозможно, внушала она себе, чувствовать себя одинокой в комнате, заполненной людьми. И все же, скованная холодом и страхом, которые, словно тяжелые руки, легли ей на плечи, она ощущала себя единственным человеком, оставшимся в этом мире.
– Он нуждается в подпитке энергией, – укоризненно сказал голос с немецким акцентом.
– Я хочу, чтобы все взялись за руки, – сказал Форд. – Когда через нас пройдет поток энергии, душа обретет силы.
Алекс почувствовала, как маленькая рука Форда сжала ее руку. Она была такой горячей, что едва не обожгла ее ладонь. Камень перстня врезался ей в кожу, но она не решилась изменить положение. Вытянув в темноту другую руку, Алекс ощутила чью-то влажную костистую ладонь. «Кто там справа?» – попыталась припомнить она. Милсом. Он тоже сжал ее кисть.
– Обретайте силу, – сказал Форд, – пусть она льется, пусть хлещет!
Форд и Милсом стали раскачиваться взад и вперед, и она раскачивалась вместе с ними. И вдруг они резко застыли; Форд с силой сжал ее кисть, и его рука словно окаменела.
– Мама!
Голос Фабиана повис в воздухе.
Она снова услышала странный хрип и поняла: хрипит Милсом. Она посмотрела на него, пытаясь что-то разобрать в темноте, и внезапно прямо напротив нее, оттуда, где сидел Орм, донесся крик Кэрри:
– Не позволяйте ему, миссис Хайтауэр!
Голос Кэрри, жалобный и испуганный, пронзил воздух, словно кто-то провел ножом по камню.
– Похоже, что нашим туннелем воспользовалась еще какая-то молодая женщина, – спокойно сказал Форд.
– Молодой женщины тут нет, – произнес кто-то с немецким акцентом.
– Кто здесь? – мягко спросил Форд. – Не назовете ли нам свое имя?
Раздался яростный рык, Форд и Милсом дернулись так, что Алекс чуть не получила вывих суставов.
В затылок ей ударила холодная струя воздуха, скользнула по плечам, окутала все ее тело.
– Пожалуйста, помоги мне, мама, – снова донесся голос Фабиана.
Он был так близко, что ей показалось – стоит протянуть руку, и она коснется его. Она уставилась в темноту.
– Где ты, дорогой?
Внезапно раздался странный гнусавый голос:
– Да не слушай ты этого маленького подонка!
Дернувшись, Алекс задрожала и стала дико вглядываться в темноту.