Алекс покачала головой.
– Нет, Джулия, – сказала она в интерком. – Только не сегодня.
– А вообще вы с ним поговорите?
– Попроси его позвонить на следующей неделе.
Алекс беспомощно уставилась в стол; господи, сколько же накопилось дел. Перед ней был календарь. Среда, 3 мая. Интерком зажужжал снова.
– Мистер Приор на линии, – сказала Джулия.
– Мистер Приор? Я его не знаю.
Голос Джулии дрогнул.
– Из крематория, – сочувственно сказала она.
– О'кей.
Мистер Приор почтительно произнес:
– Если у вас есть время, не могли бы вы решить, что будете делать с прахом.
Алекс снова взглянула на календарь: 3 мая. Она поежилась. 3 мая. Завтра, подумала она. Завтра. 4 мая.
– С прахом?
– Конечно, мы можем его рассеять, если пожелаете.
– Нет, – сказала Алекс.
– У нас есть несколько весьма заманчивых предложений. Может быть, высадить розовый куст? Мы можем разбросать пепел вокруг него или захоронить прах под розами… Не урну, конечно, там мало места.
– Нет, – рассеянно сказала она. – Конечно нет.
– У вас нет необходимости сразу же принимать решение – мы можем хранить его в течение трех месяцев.
Урна, подумала Алекс. Маленький черный полистироловый горшок. Господи, если бы все было так просто. 4 мая. 4 мая. Завтра.
– Большой популярностью пользуется резная плакетка на стене; конечно, вам придется подновлять ее каждые пятнадцать лет.
– Конечно.
– Можно внести навечно в Книгу памяти; оплата одноразовая.
Маленький черный горшок, наполненный тонким белым порошком. Ее ребенок.
– Есть еще несколько подходящих мест для захоронения в земле, но до них сложновато добираться. Боюсь, что на более удобные места есть уже целый список ожидающих.
4 мая.
– Или, конечно, вы можете взять урну, как делают сегодня многие, и развеять прах в его любимых местах. Весьма популярное решение в наши дни и, понимаете, не требует никаких затрат.
Любимое место. Развеять его прах над озером. Алекс представила себе, как держит в руках урну, снимает крышку и порыв ветра бросает ей пепел в лицо. Она поежилась.
– Я подумаю над вашим предложением, – сказала она.
– Конечно, можете не спешить, мы храним прах в течение трех месяцев и только потом… э-э-э… избавляемся от него. Конечно, сначала мы поставим вас в известность.
– Конечно.
4 мая.
На проводе Филип Мейн. Не хочет ли она поговорить с ним? Куда же девался тот человек из крематория? – спохватилась Алекс. Она что, закончила с ним разговор? И чем он завершился?
– Ну как ты? – мягко спросил Филип.
– О'кей.
– И ты…
– Да. Сегодня вечером. – Глаза ее наполнились слезами. – Они отслужат заупокойную мессу. Он сказал, что обряда экзорцизма надо долго добиваться… его не проводят сразу после… о господи, Филип, я так боюсь.
– Все будет в порядке.
– Я бы хотела, чтобы ты тоже пришел.
– С тобой все будет в порядке, девочка.
Она высморкалась.
– Могу я потом позвонить тебе?
– Да, и мы с тобой выпьем.
Алекс чихнула и неожиданно почувствовала себя лучше – ей было приятно ощущать его на другом конце провода, от него исходил огромный поток тепла.
– Буду рада, – сказала она.
Ей удалось припарковать машину как раз напротив своего дома. Было четверть шестого. Выключив двигатель, она закрыла глаза. Услышав звук шагов, Алекс, как от толчка, открыла их: мимо шел человек, ведя на поводке лабрадора; она восхищенно посмотрела на собаку сквозь ветровое стекло. Алекс отвела взгляд и, как ни странно, на минуту развеселилась. Ее окружает нормальный мир, все вокруг нормально, и возвращение в него возможно. Стиснув обеими руками руль, она уставилась на свой дом; как кролик, подумала она, как испуганный кролик, выглядывающий из норки.
4 мая.
Да что, черт возьми, это значит? Почему эта дата все время крутится у нее в голове?
Почему она сидит вот так в машине, в нескольких футах от входной двери своего дома, и не осмеливается войти? В свой дом? В свое жилище? Она уставилась на синюю входную дверь и белые стены – немного облупились, скоро придется красить заново. Она попыталась вспомнить, когда красили стены в последний раз. Самое малое лет пять назад. Господи, как плотно, как надежно ложилась тогда краска; вернется ли когда-либо эта надежность? Сможет ли она снова нормально жить в этом доме?
Ей было не по себе. В зеркале бокового вида возник младший викарий, сопровождаемый человеком, которого она не знала; оба в черных сутанах, они вместе несли какой-то предмет: коричневый пластмассовый ящик, определила она, когда они подошли поближе.
Спутник Олсопа был сорока с небольшим лет, решила Алекс.
Она вылезла из машины.
– Хорошо, что вы успели, – сказал Олсоп. – А то мы уже беспокоились, как бы вы не опоздали. Вы, конечно, знакомы, не так ли?
Алекс вежливо улыбнулась мужчине постарше; у него было сухое лицо типичного церковного деятеля, но не пастора. Будь на нем деловой костюм, он бы походил на преуспевающего адвоката.
– Нет, – ответила она.
– Дерек Мэтью, – коротко представился человек и без улыбки протянул ей руку. – Викарий прихода Святой Марии.
– Ах да, – сказала Алекс, чувствуя его твердое рукопожатие. – Боюсь, я не слишком исправно посещаю церковь.
– Как и большинство, миссис Хайтауэр, – без тени юмора ответил викарий.
– Надеюсь, вы не возражали, что… мы не пригласили вас проводить заупокойную службу… ее организовывал друг моего мужа… он знал моего сына… нашего сына. Так уж получилось.
– Естественно.
– Мы можем… э-э?.. – произнес Олсоп.
– Да. – Ее смущало присутствие Мэтью. – Конечно, входите, пожалуйста. – Алекс присмотрелась к их ноше: она напоминала корзину для пикников, в которой носят сандвичи. – Церковь Святой Марии… очень красивая.
– Только не для сторонников чистоты стиля, – коротко бросил Мэтью. – Для них она архитектурное бедствие.
Алекс прикрыла за ними дверь. Мэтью внимательно осмотрелся.
– Не хочет ли кто-нибудь… э-э-э… чаю?
– Думаю, лучше сразу же приступить к делу, – сказал Мэтью, бросив взгляд на часы. – У меня встреча, которую я не могу пропустить.
Алекс посмотрела на Олсопа, он не успел отвести взгляд и покраснел.
– Я… м-м-м… я подумал, что Дерек может быть полезен; в такого рода делах он гораздо опытнее, чем я. – Правый глаз у него отчаянно дергался.
– Да, конечно. – Она посмотрела на Мэтью. – Какую мы выберем комнату? – спросила она, нервничая.
– Ту, в которой случались проявления, – вежливо, словно она обращалась к портье, ответил Мэтью.
– Проявления случались во всех комнатах, – не сдержавшись, ядовито заметила она.
– Могу ли я осведомиться у вас, миссис Хайтауэр, баловались ли вы тут оккультными сеансами?
– Я ничем не балуюсь. – Алекс почувствовала, что в ее голосе присутствуют нотки гнева.
– Вы не проводили тут никаких сеансов, вообще ничего такого?
«Послушайте, – захотелось сказать ей, – я не школьница», но, сдержавшись, она кивнула:
– На прошлой неделе мы собирались тут в круг. – Она, смутившись, посмотрела на Олсопа, боясь, что подвела его.
– В таком случае, я думаю, мы должны направиться в ту комнату, в которой вы проводили сеанс, – сказал Мэтью с явным нетерпением.
– Прошу прощения, – беспомощно пробормотала она, чувствуя себя сущей идиоткой.
Алекс двинулась вверх по лестнице; ничего не получится, она так и знала, вообще ничего не получится, и Мэтью решит, что она законченная дура.
О господи, подумала Алекс, открывая дверь и заливаясь густой краской при виде стульев, которые так и остались стоять кружком.
Алекс чувствовала взгляд Мэтью и была не в силах поднять на него глаза. Она посмотрела на портрет Фабиана, на портьеры, края которых так и остались приклеенными к стене липкой лентой.