Четыре первых года вообще кошмарными были: то морозы под сорок и снег почти круглый год, потом волки расплодились, потом болезни всякие. Мор не мор, но и больниц-то не осталось практически. По Твери амеры жахнули, а в Торжке и при мирной жизни с медициной не очень было. И снабжения никакого… Трудно было.
Но справились, хоть и народу перемёрло — вспоминать больно! А вот банды всякие никогда не переводились. Первое время «беженцы», что понаглее и звероватее, буйствовали. У тех принцип один был: «Сдохни ты сегодня, а я — завтра!» Наши с такими не церемонились — как сейчас помню, на границах «нашей» территории даже виселицы стояли. И не пустые. На границе же были вывешены следующие объявления:
«Вы въехали на территорию Савинской общины русских людей.
Если ты хороший человек — проходи без страха.
Если ищешь укрытия и помощи — тоже проходи.
А если за наживой — посмотри направо!»
А там — виселица и плакат под нею: «Эта тварь — не человек!»
Году к семнадцатому уже более организованные банды появились. Те уже набеги тщательно планировали. Как татары какие. Прилетят, постреляют, схватят, что ближе лежит, и ноги в руки. С такими войну по всем правилам вели: с засадами, рейдами и планированием. Как раз тогда Следопыты окончательно в Братство собрались. И беженцы туда пошли, и деревенские. Причём и разделение по задачам появилось — всё как у людей: группа разведки и маркировки, аналитическая группа, «добытчики» и группа прикрытия. Здесь, в четырёхугольнике Торжок — Кувшиново — Ржев — Старица деревни практически сплошняком идут, и народу хватало, но места не самые урожайные, чего уж говорить… Потому и решили на сходе выделить людей для защиты. Ну и нападения, куда же без этого? Штаб Следопытов тогда в Берново был, «под патронажем великого русского негра»,[26] как отец шутил.
Так что, по идее, у меня здесь, в округе, всё схвачено, и наглость псевдо-Дуба мне совершенно непонятна. И если наша община не может сравниться размерами с той же Югороссией, «вологодскими» или «посадскими», но тем не менее от Рыбинска до Воронежа я крупнее объединений не знаю. А мы хоть и демократия военная, но соседей наглых у нас нет, наоборот, если бы мы как могли северянам не помогали, чухна со скандинавами их бы съела ещё десять лет назад. Отец, правда, говорил, что мы «химера социальная, но, как и всякое чудище, живучие». Ладно, вельтполитиком голову мучить будем, когда «вторые девяносто» спасём. И неважно, что супостатов оказалось просто неприлично много, и у нас «кулёчек какашек» в запасе есть.
Я вытащил из кармана и включил рацию:
— Мелкий дятел вызывает дупло. Или кого-нибудь из первой или второй кладки.
«Кладками» в нашей системе называли как «поколения» Следопытов, так и уровни ответственности. Отец мой на жаргоне прозывался Папа-Дятел, как и четверо других основателей «ордена». Я же, хоть и относился к первой, самой старой «кладке», до больших чинов не дорос, предпочитая жизнь «свободного охотника» и «вольного стрелка». Остальные «первокладочники», из тех, кто в живых остался, занимали должности от начальника штаба Следопытов до командира региональной «стаи». Фраза, начинающаяся со слов про «мелкого дятла», означает, что я сейчас на оперативном мероприятии, иначе я бы представился прозвищем.
— … Саламандр на связи, — с трудом пробившись сквозь помехи, отозвался незнакомый мне Следопыт. — Есть контакт с Трухлявым, могу транслировать.
— Понял тебя, Саламандр! — Витьку Зимакова по прозвищу Трухлявый, командира одной из групп Старицкого «гнезда», я знал хорошо. — Передай ему, что Занозу зажали чужаки там, где «федералка» в реку упирается. У «ТээНКа» (это ориентир такой, по странной прихоти, синяя с белым вывеска разрушенной бензозаправки до сих пор торчала над деревьями, хотя от самого здания станции остались только обломки). Чужаков пять десятков. На грузовиках и с большими дубинками. Косили под людей Дуба. Как понял меня, Саламандр?
— У «тээнка», пять-ноль пришлых, с БэДэ, на моторах и заявились от Дуба?
— Всё так, только передай, что это не Дуб, а ширма. Все — не лохи! Конец связи.
— Понял. Береги батареи, брат! — попрощался традиционным следопытским пожеланием мой корреспондент, а это значит, что он либо хорошо знает традиции, либо не моложе шестой «кладки». Объясню, пожалуй. Всего у Следопытов на настоящий момент было одиннадцать «кладок». Раз в два года молодняк в свои ряды принимаем. По здравом размышлении решили, что лучше к кандидатам тщательнее присматриваться, нежели потом людей выгонять. Батареи и источники питания снова начали выпускать лет десять или одиннадцать назад. По крайней мере, тогда стали к нам привозить не самопальные. А старые, «до Тьмы», запасы иссякли году на шестом после Катаклизма, вот и получается вилка из тех, кому пришлось по краям нашим скакать с портативными генераторами за спиной, из старого велосипеда порой сделанными.