— Я с августа по декабрь был в Зоне Топь. Привез туда посылку от Ленчика для академика Аристарха Кирилловича.
Моя рука непроизвольно опять потянулась к рюмке коньяка, но переместилась к бокалу с соком.
— Посылкой, как я понимаю, вы называете двоих детей?
— Да. Двоих детей четырех лет. Ленчик выкупил их из специальных детских домов. — В три глотка выпив коньяк, Жора подышал, приходя в себя, и сжевал дольку лимона. — Эх, хорошо… Так вот, Маша, могу похвалиться, но дети теперь устроены в семьях гораздо лучше, чем некоторые при родных родителях.
— Рада слышать. — В номере все же было прохладно, и я опять натянула одеяло на плечи. — Зачем тебе Ленчик, Жора?
Налив себе еще полбокала, Жора не стал медлить и выпил коньяк залпом. Глазки заблестели, в лице появилась доверительность.
— Я, Маша, хочу свою жизнь изменить. К лучшему. Не в криминальном смысле, а самому стать более цельным человеком. Я, когда с Ленчиком встретился, понял, что полжизни ху… фигней страдал. А с Ленчиком не соскучишься.
Зевота не давала мне нормально говорить.
— Жора, извини, у меня режим. А где Ленчик сейчас, я действительно не знаю.
Жора встал.
— Извини, спокойной ночи.
— Надеюсь. Коньяк забери, а то не справлюсь с искушением, потом переживать буду.
Не глядя, Жора прихватил коньяк и тарелочку с нарезанным лимоном.
— Ты беременна?
В глазах Жоры, что меня очень удивило, была искренняя радость за меня.
— Да, Жора, я жду второго ребенка.
Жора поклонился, и в недопитой бутылке булькнул коньяк, а с тарелочки сползла долька лимона.
— Поздравляю. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — проговорила я, запирая за ним дверь.
Быстро раздевшись, я плюхнулась в кровать.
* * *Март в Италии — уже буйная весна. За раскрытыми окнами гостиницы солнце грело древние мостовые Пьяченцы. Незнакомые деревья благоухали сладкими запахами. Каждый клочок земли цвел пестрыми цветами. Фиалки и бархотки, крокусы и анютины глазки радовали глаз.
Вовка в окно подглядывал за Анной. Та рассматривала витрину магазина сувениров. А все вокруг рассматривали Анну. Не было ни одного мужчины, не обратившего на нее внимания. Один даже врезался в стену, заглядевшись на стройную девушку с длинными русыми волосами, с синими глазами, в легком белом платье. Она была похожа на Афродиту пенорожденную.
Продавец в магазине открыл дверь и, размахивая руками, пригласил Анну войти. Она сделала шаг вперед, и тут на нее налетел высокий парень. Они столкнулись лбами, и парень без сознания рухнул на тротуар. Анна недоуменно наблюдала за его падением и потирала пальцем лоб. Место ушиба никак не проявилось и даже не покраснело.
Продавец нагнулся к парню, осмотрел и расстроенно взмахнул руками. Достав мобильный, он, вероятно, стал вызывать «Скорую».
Аня села рядом с лежащим парнем, провела ладонью над головой. Тот очнулся, зажмурился, увидев Анну, и медленно встал. Продавец с удивлением наблюдал за сценой. Аня улыбнулась завороженному парню. Она не стала заходить в магазин, а перешла дорогу и зашла в гостиницу. Спасенный парень и продавец смотрели ей вслед.
В номер Вовчика постучали, и вошла Валерия Николаевна.
— Вова, ты собираешься в музей? — Валерия Николаевна посмотрелась в большое зеркало у двери, поправила волосы. Она была одета в легкий строгий костюм. — Аня ждет нас в холле на первом этаже.
— Я готов, — с сожалением ответил Вовка.
Ему совсем не хотелось в музей, он бы лучше посидел за компьютером, поиграл бы в стрелялки или поболтал в чатах, но спорить с тетей себе дороже. Обидится и лишит карманных денег.
Валерия Николаевна и Вовчик, делая вид, что им невыразимо интересно, ходили по залам музея в Пьяченце.
Зато Аня получала громадное наслаждение, ходя по прохладным залам. В последний раз она была в музее в пятом классе и сильнее всего запомнила, как пряталась от сочувствующих ее внешности взглядов в туалете Третьяковки. Тогда она была низенькой худющей уродицей с прыщавым лицом. Теперь ее облик вызывал зависть и восхищение. А ей было все равно. Ей слышалась музыка, похожая на вальс, и хотелось кружить по мрамору музея-дворца в окружении картин и скульптур художников, чувствующих жизнь так же остро, как она.
На ходящего за Аней мужчину первой обратила внимание мама.
— Анечка, вон тот парень с бандитской внешностью вторые сутки смотрит на тебя со странным выражением.
— На нее половина мужчин Италии смотрят с таким выражением, — весело проговорил Володя, доедая мороженое. — Но только этот придурок таскается за нами по всем музеям.
— Почему же придурок? — Аня два раза коротко взглянула на молодого мужчину.
Среднего роста, длинные волосы, смуглый. Глаза темные, широкий нос, огромный рот. Яркая внешность. Одет в джинсы и драную легкую куртку, очень дорогую. Кроссовки на нем были тоже не дешевые.
Действительно, она его видела и сегодня и вчера. Заметив ее внимание, мужчина улыбнулся широкой пастью с крупными белыми зубами и, разведя руки в приветствии, начал изъясняться на итальянском языке метров за пятьдесят от них.
К моменту его подхода к Анне все соседние туристы знали, чего именно восхищенный художник хочет от прекрасной девушки классической наружности.
Мама, хвалившаяся перед поездкой беглым знанием итальянского языка, мультяшно быстро листала разговорник, сверяя с ним комплименты мужчины. Все произнесенное вроде бы оказалось приличным и допустимым для общения.
— Мам, ты или сама переводи, или сейчас кто-нибудь другой начнет…
Валерию Николаевну, Вовчика и Анну обступала толпа, в которой появились понимающие лица российских туристов, каждый выдвигал свою версию. «Снимает он ее!», «Не-е, он картину хочет подарить…», «Да нет же, сфотографироваться на память желает…».
— Если коротко, — Валерия Николаевна сделала уверенный жест, и туристы чуть смолкли, — то он хочет тебя нарисовать.
— И мама с сыном могут сидеть рядом для вашей безопасности, — блеснул знанием итальянского языка хорошо одетый мужчина искусствоведческой наружности. — Советую, девушка, соглашайтесь. Я Луиджи знаю, он модный художник. И денег с него за позирование сразу же попросите, пока он ловко не заставил вас позировать бесплатно.
Анне ситуация нравилась. Италия, теплынь, внимание людей, по тем или иным причинам зашедших в прекрасный музей. И мужчина ей нравился, и старик, похожий на эмигранта, наследника царских белогвардейцев.
Минуты три Аня улыбалась, ожидая действий с чьей-либо стороны, но всех опередила мама.
— Минуточку. Вот вы, мужчина. — Валерия Николаевна дотронулась до пиджака искусствоведа. — Давайте захватим этого активного молодого человека и все вместе сядем в кафе. Иначе скоро мимо нас экскурсоводы начнут проводить туристов, включив в экспозицию!
— И я их понимаю, — проникновенно сказал мужчина. — Юрий Владимирович Топорков. А вас как, сударыня?
Подхватив Юрия Владимировича под локоть, мама повела его к выходу.
— Слава Богу, что не Трубецкой-Вяземский, — прошептала Валерия Николаевна. — А то бы я заподозрила здесь аферу.
— Мама, ты о чем?
— Я тебе потом объясню. Я Валерия Николаевна, это Володя, мой племянник. А это Анна, моя дочь. Единственная.
— Не буду говорить слов «прекрасная и неповторимая», боясь показаться банальным. Но в вашей дочери бездна очарования. В родном Питере я бы не стал садиться с вами в кафе, чувствуя себя… — Юрий Владимирович нахмурился, — сводником. Но Италия расслабляет.
Вовчик выразил свое мнение о происходящем, скептически скривив рот и утрированно закатив глаза. Итальянец широко улыбался и не сводил взгляда с Анны.
Площадь от музея пересекли за пять минут, расселись за широким деревянным столом летнего кафе на тротуаре.
— Моя дочь, — начала врать Валерия Николаевна, — долгое время серьезно болела.