– Вполне доступно, – кивнул я в знак согласия.
– Вот и славненько, – вздохнул он. – Кстати заранее предупреждаю, кроме всего я буду вести еще историю и общество в придачу.
– Это все или еще что-то?
– Вроде бы ничего больше не пропустил.
– А мой друг?
– К сожалению, он будет у Тимофея Гавриловича, – Большой Лелик развел руками.
– У Гиббона, – вырвалось у меня.
– Ты уже знаком местным диалектом? – добродушно усмехнулся в усы Большой Лелик.
Я понуро опустил голову – Можно нас вместе в одну группу. Мы братья, – врал я без зазрения совести, – нас нельзя разлучать.
– Братья, – хмыкнул Большой Лелик. – Здесь все чьи-то братья, – философски произнес он.
– Мы должны быть вместе, – настаивал я.
– К сожалению, Аристарх распределением юных отроков занимается Папа. – Большой Лелик призадумался. – Если вас уже предварительно распределили по разным группам, вряд ли директор изменит свое решение, но попытайся. Только веди себя с Папой крайне аккуратно и вежливо, он не любит строптивых.
Наша занятная была прервана приходом Марго, за ней вошел Комар.
– Интересные молодые люди к нам прибыли, – обратилась она к Большому Лелику. – О них уже говорит вся Клюшка, – она присмотрелась к нам. – Не к добру это, – заключила Марго.
– Это они так социализируются, адаптируются к нашим условиям, – вступился за нас Большой Лелик.
– Вы так думаете? – с сомнением посмотрела на нас Марго.
– Мне пацаны нравятся, – Большой Лелик почесал переносицу. – Чувствуется у них характер, скучно нам с ними не будет, – подытожил он.
– Да, – неопределенно протяжно ответила Марго, взяв в руки наши личные дела. – Богатое досье, – произнесла она задумчиво. – Сам напросился в детский дом, – она уставилась на меня. – Это что-то новенькое в моей практике. Что ж тебе-то дома не жилось?
– У меня дома нет.
– Здесь написано совсем другое: бродяжничество, побеги, беспричинные пропуски уроков, драки и как результат официальный отказ усыновителей, – Железная Марго с любопытством разглядывала меня. – Имя-то зачем сменил?
– Мне чужого не надо!
– Аристарх, – задумчиво произнесла Марго. – М-да, Аристархов у нас еще не было.
– Вам мое имя не нравится? – поинтересовался я.
– Будешь много знать, до старости не доживешь, – серьезно ответила Марго.
– Вскрытие покажет, – живо парировал я, чем вызвал у Марго приступ гомерического смеха. «Вскрытие покажет» была одной из любимых фраз Комара, и я перенял ее у друга и стал часто использовать в своем лексиконе. Марго с интересом уставилась на меня, лицо ее оживилось и стало каким-то родным и близким.
– Мы с тобой не морге, – ответила она мне.
– Это вопрос времени, – без тени смущения ответил я.
– Посмотрим, – неопределенно ответила Марго. – Вставайте, пойдем к директору. Он ждет вас.
Кабинет Папы находился на втором этаже. На дверях висела красивая желтая табличка с гравировкой: «Директор детского дома Колобов Сергей Владимирович». Пинцет проинструктировал нас перед отъездом по полной программе, и мы уже знали, что у директора на Клюшке две клички: официальная – Папа и неофициальная – Колобок. Мы зашли в кабинет, там сидела женщина, по описанию Пинцета это была Маркиза, заместитель Папы. На ее плоском лице застыло выражение вечной и неописуемой скуки. Лысина директора поблескивала, вся в капельках пота, – он сидел, важно откинувшись в кожаном кресле, за большим полированным столом. На нас смотрело одутловатое с красными пятнами лицо с гладко выбритыми щеками. Папа был в явно кусачем настроении, об этом красноречиво говорили его грозные кустистые брови.
– Сергей Владимирович, новенькие, – представила Марго.
Папа кисло посмотрел на нас, показывая всем своим видом, насколько он занятая персона, и что мы своим присутствием воруем его драгоценное время. Как будто мы с Комаром напрашивались к нему на прием. Маркиза также повернулась в нашу сторону и долго пялилась на меня. Ей видно было непривычно видеть пацана с палкой.
– Личные дела проверили, – деловито обратился Папа к Марго.
– Да, они в порядке, – коротко ответила она.
– Надеюсь, они, – Колобок взглядом указал на нас, – обо всем проинструктированы?!
Марго промолчала, это не понравилось директору. Не знаю, но я сразу почуял, что между Папой и Марго прохладно-натянутые отношения, это было заметно даже мне, четырнадцатилетнему отроку.
– Ну, распределяйте тогда их по группам, – и директор повернул голову к Маркизе, показывая Марго, что время их разговора истекло. – У вас все, – демонстративно спросил Колобок.
Марго повернулась к двери, и я понял, что если сейчас мы с Валеркой не отстоим свое право находится в одной группе, то другого случая у нас больше не будет. Я взглянул на Комара, тот состроил гримасу, говорившую: давай. Не громко кашлянув, я сиплым голосом обратился к погружающему в бумаги директору.
– Извините, – я старался быть крайне вежливым и дипломатичным. – Мы бы хотели с другом быть в одной группе.
– Мало ли чего бы вы хотели, – не отрывая головы от бумажки, высокомерным голосом процедил невоспитанный Папа. – Жить будете в разных группах, – рявкнул он, поворачивая свою плешивую голову к Маркизе.
– Но почему? – возмутился Комар. – Вам что жалко нас поместить в одну группу.
Папа повернул к нам свою лысину, озадаченно уставился на нас, не веря в то, что происходит у него в кабинете.
– Не успели приехать, – угрожающе произнес он, и лицо его побагровело, – как уже права качают.
– Что особенного такого я сказал, – Комар держался молодцом.
– Сергей Владимирович, – вмешалась Железная Марго, – может действительно парней не разлучать, если они так просят, – внешне она казалась невозмутимой, но я заметил, как ее пальцы мертво сжимали блокнот.
– Это называется, попросил, – Папа был похож на петарду, которая должна была вот- вот выстрелить. Его дыхание было учащенным, губы крепко сжатыми.
И тут непонятная муха укусила Комара, он буром попер на Папу, нас уже ничего спасти не могло.
– Чо вы разбухтелись на меня, – вспылил Валерка. – Я не ваш сын.
– Что, – взорвался Папа, его глаза выкатились из орбит. – В изолятор захотел? – гремел он на весь кабинет.
– Я не больной, – развязно парировал Комар.
– Ты хуже, – Папа уже не сдерживал свои эмоции, он был зол, как собака. – Я научу тебя уважать старших, – гневу Колобка, казалось, не будет конца. Он извергался, как вулкан, феерическая картина.
Я представил, какая жизнь нас ждет впереди, и мне, мягко говоря, стало не по себе от такой радужной перспективы.
– Не кричите на меня, – не унимался Валерка. – Я буду жаловаться в Организацию Объединенных Наций.
– Что?
У Папы челюсть окончательно отвисла, лицо Маркизы покрылось красноватой чешуей, она, выпучив глаза, снялась с ручника, неистово закричала на Комара, но для Валерки ее стенания были, как мертвому припарка. Лишь одна Марго смотрела на нас по-матерински печально. Ее взгляд журил нас за юношескую горячность.
– Как ты посмел сопляк, – ревел Папа могучим голосом, продолжая набирать децибальные голосовые обороты, – в моем детском доме, – от возмущения он даже привстал.
– Это не ваш детдом, он государственный, – выкрикнул в ответ Валерка.
Что тут началось. Простая фраза подействовала на директора, как красная тряпка на быка. Он весь напыжился, как клоп, на висках у него вздулись синие жилки, свекольного цвета желваки пошли ходуном. Казалось, его сейчас вот-вот прорвет бурным, неуправляемым словесным потоком, и так оно случилось. Папа вскочил как ужаленный со своего стула, брызгая слюной и стуча кулаком по столу, он открыл рот с тараканьими усами. Маркиза, вскинула выщипанными тонкими бровями, негодующе уставилась на нас, словно мы у нее сперли кошелек с деньгами.
– Он еще скалится в моем кабинете, – взревел Папа, чуть ли не топая от негодования ногами. – Я научу тебя уважать старших, – директорский грозный рык разрезал воздух кабинета, как хлыст. Я пытался что-то вставить, но словоизвержение Папы было неудержимо. – Екатерина Васильевна, – обратился он к Маркизе, переводя дыхание. – Срочно ко мне Николая Тимофеевича.