– Меня достает Дуремар, – выдавил он себя, шмыгая носом. – Он меня каждую смену лапает, – лицо Тоси исказила легкая судорога.
– Ну, козел, – вскипел Комар, костяшками рук он ударил по плитке. – Где этот педрило?
– В пятой спальне, – заикаясь, ответил Тоси-Боси.
– Я ему счас покажу! – завелся Комар с пол оборота.
– Ничего вы ему не докажете, он же воспитатель.
Мы смотрели на Тоси-Боси и понимали, что, в общем-то, он прав. Что мы можем? Ну, сделаем Дуремару темную, ну и что?! Это не остановит его, он продолжит творить свое гадкое дело по ночам с другими, а может, и дальше будет приставать к бедному Тоси, пока морально не сломает его, и тот ему, заливаясь слезами, не уступит.
– Пойдем к Марго, все ей расскажем, – предложил я. – Марго – власть, она старший воспитатель! – доказывал я.
Валерка с сомнением посмотрел на меня, но я сумел его переубедить. Всей толпой мы пошли к Марго, она еще не ушла сработы, и обо всем ей рассказали.
Воспитатель Варфоломеев, маленький человечек с неприятными черными глазами и большим ртом, сильно растерялся, когда в полутемной спальне после отбоя увидел возникшую Железную Марго и нас за ее плечами.
– Паша Антонов, – металлическим тоном обратилась Марго к съежившемуся возле нас Тоси-Боси. – Тебя обижает воспитатель?!
Тоси-Боси, нахохлившись, угрюмо молчал.
– Ну, что вы такое говорите, – голос Дуремара звучал томно и напоминал шипение спускаемого воздушного шарика. – Павлик у нас славный мальчик, никто его не обижает, напротив, все любят.
– Я не вас спрашивала, – резко осадила, вспыхнувшая от негодования Марго.- Помолчите, – строго предупредила она.
Я не без удовлетворения заметил, как побледнел Дуремар, как ему резко поплохело, стало не по себе. Он весь сразу скукожился, закашлялся и стал невыносимо противным.
– Да, – с трудом, пересиливая себя, прошептал Тоси-Боси. По его лицо побежали слезы. – Он меня щупает каждую смену. Садится на кровать и лезет руками к трусам, если я сопротивляюсь, наказывает, – Тоси-Боси еще больше расплакался, Марго пришлось заботливо его прислонить к себе. – Я его боюсь, – успокоившись, заикаясь, произнес Тоси-Боси.
– Больше тебе нечего бояться, Пашенька, – решительно заявила Марго, смерив Дуремара гневным взглядом, казалось, она готова была вцепиться в него и разорвать на мелкие части.
Дуремар стоял ни живой, ни мертвый. Он что-то тихо лепетал в свое оправдание, чем еще больше вызвал раздражение старшего воспитателя.
– Я даю вам ночь, чтобы вы навсегда испарились из Клюшки?! – брезгливо произнесла Марго. – Если завтра я узнаю, что вы еще в поселке, вас ждет неприятная встреча с прокуратурой.
– Спасибо, – выдавил из себя обалдевший от счастья Дуремар, его моментально смыло из спальни.
Марго устало опустилась на стул, Тоси-Боси, обняв ее за шею, не отпускал от себя. Он уже не плакал.
– Маргарита Николаевна, – обратился Комар. – Разрешите Тоси-Боси забрать под нашу защиту. Мы его не обидим. Будет нам, как младший братишка, слово пацана даем, – произнес клятву Комар за себя и за меня.
Марго смерила нас долгим взглядом.
– Паша пойдешь к парням в комнату и в группу Леолида Михайловича.
Глазенки Тоси-Боси засверкали от радости. Он счастливо мотнул головой в знак согласия.
– Забирайте к себе сына полка, – улыбаясь, произнесла Марго.
Так у нас появился младший братишка Тоси-Боси, почему его так смешно прозвали – мы не уточняли, тем более что кличка Пашке нравилась, в ней было что-то доброе и ласковое.
Ночной покой снизошел на Клюшку. Издерганная, уставшая за день, она безмятежно мирно погрузилась в крепкий здоровый детский сон. Из открытых дверей спален в коридор доносился детское сопение, сонная болтовня, истерический смех или крик…
Сны не всегда бывают спокойными и яркими…
Подъем на Клюшке всегда начинался с голосистого и противного, как сирена, звонка в 7:30. С минуту Клюшка еще машинально спала, но вот кирпичное здание медленно и со скрипом зашевелилось. Послышались одиночные хлопанье дверей, шлепанье тапочек на босую ногу по скрипящему деревянному полу, крик воспитателей, поднимающих детей, шум смывных бачков в туалетах, бурчание труб под напором воды в умывальниках. Клюшка героически просыпалась к жизни. Шум с каждой минутой усиливался, разрастался, пока не стало окончательно ясно: Клюшка проснулась.
Второй звонок призывал всех обитателей на зарядку. Как приговоренные к пожизненной каторге, они полусонные молча плелись по лабиринтам коридоров вниз на первый этаж в главную рекреацию, где их уже поджидал Свисток, физрук в спортивной форме.
Третий звонок зазывал в столовку на завтрак, потом звонок на построение в школу, на обед, на самоподготовку, на ужин, на отбой…
И так каждый день, со временем наваливалась безнадежная тоска, от которой ночью хотелось плакать и выть.
Ночью опять обворовали клюшкинский продовольственный склад. Завстоловой тетя Даша Куприна вышла из кабинета директора зареванная. По дороге ей встретилась Железная Марго.
– Я ему не техничка, – эмоционально возмущалась тетя Даша. – Этот бардак мне порядком надоел, ухожу! – отчаянно воскликнула она.
– Не вздумайте это делать! – решительно возразила Марго.
– Поздно, Николаевна! Зря вы, отказались от директорства, когда умер Иван Семенович, видите, кого мы получили, – с упреком выпалила тетя Даша. – Этот маленький Колобок от большой Педагогики доведет Клюшку до ручки, попомните меня. Все, чем он здесь занимается, называется СИБУРДЕ.
– Чем? – Железная Марго нахмурилась.
– Симуляцией Бурной Деятельности, – с горькой улыбкой прокомментировал тетя Даша.
Железная Марго молчала, ей видно было, нечего сказать.
На следующий день после самоподготовки я пошел на свинарник отрабатывать трудовую повинность – наказание, наложенное Колобком. К своему удивлению обнаружил там Никиту Смирнова, носящегося по всему пространству свинарника с ведрами.
– Ты что здесь делаешь? – спросил я озадаченно.
– Работаю, – деловито ответил он. – Это мой объект.
– Объект, – тормознуто переспросил я, ничего не понимая.
– У каждого на Клюшки есть постоянная работа, за которую он конкретно отвечает, – просветил Никитон. В принципе я это и без него знал, правда, мы с Комаром еще не получили своих объектов. – Я выбрал свинарник.
– Почему?
– Из-за Стюардессы, – с нежностью и теплотой в голосе произнес Никитон, из глубины свинарника выползла старая облезлая колли и неторопливо поплелась к Никитону, тот, завидев ее, засиял как майская роза.
– Хорошо, когда собака друг человека, – сказал я.
– Угу, – согласился Никитон, – плохо, когда наоборот, – он достал из кармана брюк расческу, принялся расчесывать Стюардессу, говоря ей при этом нежные, ласковые слова.
– Что мне делать? – поинтересовался я.
– То же что и я: разносить свиньям корм, потом почистить в каждом хлеву, особое внимание уделить Фросе.
– Это кто такая?
– Наша кормилица, – с гордостью просвещал Никитон, улыбаясь. – Свиноматка. Каждый раз приносит не меньше двенадцати поросят.
– Вот, это мать-героиня! – восторженно присвистнул я.
Часа через два мы управились со всеми делами. Никита остался довольный моей работой. Я увидел в углу сваленные в кучу велосипеды и несколько мопедов.
– Это что за свалка? – спросил я.
– Кузи нет, чтобы починить, без нее никто не сделает.
– Кто такая Кузя?
– Скоро сам увидишь, – Никитон приятно усмехнулся. – Она у нас единственная и неповторимая, даже Щука с ней не связывается.
– Грозная такая, что ли?
Никитон на секунду задумался.
– Она, конечно, без башни, но с сердцем в душе.
Меня удивила такая странная характеристика, тем более данная пацаном, близким другом Щуки.
– Комар мог бы починить велики, он любит в технике ковыряться.
– Без Кузи не дам, но ей скажу.
– Однако, – выдавил я из себя.
– Что, однако, – ухмыльнулся Никитон. – Удивлен, что Клюшка не такая страшная, как кажется на первый взгляд. Будь Чеком и Клюшка тебя примет.