– Классный пацан, мы с Комаром опекаем его. Вот ему действительно нужна семья, – я глубоко вздохнул. – Вы мне с Николаем Ивановичем очень нравитесь, и я бы, наверное, очень хотел бы быть вашим сыном и был бы хорошим сыном, но после Тихомировых у меня внутри, как после пожара. Да и к Клюшке я уже стал привыкать, прикольно здесь – каждый день борьба за жизнь. Скучать не приходится. И потом есть еще Комар, я без него никуда, так что вам бы пришлось брать нас двоих, а мы с Комаром – это жизнь без выходных, – я улыбнулся сравнению. – Зачем вам такой геморрой, возьмите, правда, Тоси-Боси и вы никогда не пожалеете.
– Ты это серьезно?
– На все сто!
– Я переговорю с Николаем Ивановичем.
– Вот и славно, – и мы разошлись, как в море корабли.
По дороге в корпус я встретил Большого Лелика.
– Аристарх, – обратился он ко мне. – Там в спальне Зажигалка закрылся. Ты бы с ним аккуратно поговорил, успокоил, чтобы парень с горяча дуростей не наделал.
– Хорошо!
Я прекрасно понимал Зажигалку. Невыносимо больно, когда предают самые близкие, но, когда предают родители, невыносимо вдвойне.
«Ненавижу… ненавижу», – бешено колотил руками по подушке Зажигалка, словно наносил удары по обидчику.
Клюшка уже была в курсе, что папашка отказался от Зажигалки ради новой жены. Я несмело вошел в комнату и присел на тумбочку.
– Ян, – тихо произнес я. – Хватит тоску нагонять. Не убивайся так!
Зажигалка резко вскочил с кровати, и я увидел его лицо: бледное, искаженное болью. Он хотел мне крикнуть в ответ что-то обидное, но не крикнул, сидел на кровати, застыв неподвижно, качая голову из стороны в сторону.
– Хочется домой, – прошептал Зажигалка, – а дома нет.
– Есть Клюшка, – утешал я. – В Клюшке тоже своя прелесть.
– Какая? – прошипел Зажигалка сквозь зубы.
– Пока ты здесь, можешь все время думать: “Когда-нибудь я вернусь домой”, – мне самому было горько от этой мысли. – Я давно понял, мы никому не нужны, кроме Клюшки, – голос от волнения у меня заметно дрожал. – Вот смотри, – и я стал перечислять, доказывая свою правоту. – Щука родился в тюрьме, Смирнов с детства сирота, Чапиных родаков лишили прав за пьянство, Кузю вообще после роддома мамаша выбросила на помойку, через какой Крым, Рым и медные трубы прошел Комар, говорят даже Железная Марго госовская.
– Вот и выходит, что Клюшка проклятое место, – подытожил с горечью Зажигалка. – Посмотри, кто здесь работает воспитателями? Кого может воспитать шизанутая Пенелопа?! Маркиза? Гиббон?
– Но есть Железная Марго, Большой Лелик, Трехдюймовочка? – возразил я.
– И, что у них есть вместо Клюшки? – не сдавался Зажигалка.
– Может, мы это все, что им нужно от жизни!
– Да, уж, – невесело произнес Зажигалка. – Папаша мой этому доказательство! – Он, презрительно передёрнув плечами, словно скидывая с себя, что-то невидимое.
– Тебя отец предал, меня усыновители, хрен редьки не слаще. Забудь его, – посоветовал я Зажигалке. – Придет время, они пожалеют, что так поступили с нами. Вот увидишь!
Наши взгляды встретились.
– Этот козел пустое место для меня, – после некоторого молчания произнес Зажигалка. – Он просто сперматозоид, оплодотворивший яйцеклетку моей матери, но все равно так больно, так больно, – и Ян заплакал.
Я растерялся, увидев плачущего Зажигалку.
– У тебя хоть есть отец, какой бы он ни был, но он есть, – успокаивал я. – У меня никого нет. А так бы хотелось иметь хоть кого-то наподобие родителей – взрослого, у которого можно было бы спросить совета, не боясь при этом выглядеть идиотом, кого-то, кто бы подержал меня в трудные дни…
– У тебя есть Комар.
– Ну, да, – согласился я. – Комар, он для меня все в одном лице.
– Аристарх, ты иди, – попросил Зажигалка. – Я хочу побыть один, все будет пучком, не переживай так за меня.
– Хорошо, – согласился я.
В жизни каждого пацана приходит время, когда он впервые бросает взгляд на прожитые годы. Призраки прошлого вторгаются в его сознание. Только он был уверен в себе и своем будущем, а теперь уверенности как не бывало. Со вздохом видит он себя всего лишь листочком, гонимым ветром. В таком состоянии больше всего ему хочется быть понятым. Все мы на Клюшке страдаем от душевного невнимания.
Подъем начинался, как обычно – с пронзительного, противного звонка. Большой Лелик зашел в спальню, Никита полусонно открыл глаза.
– Так, архаровцы, – скомандовал зычным голосом Лелик. – Пять минут на соплежуйство, и вы все поднялись по команде «Смирно», – и с чувством выполненного долга Лелик направился проводить подъем в других комнатах.
Первые минуты в спальне царил покой и тишина, никто не собирался просыпаться, но по коридору зашлепали первые пары ног, послышался стук дверей в других спальнях, отрывки разговоров воспитателей.
– Блин, дверь не закрыта, не на вокзале живем, – возмутился Щука, выползая из под одеяла. – Чем так воняет? – недовольно сморщившись, поинтересовался он. Рывком откинул одеяло в сторону, Щука в одних трусах подошел к двери, тупо уставившись на нее. – Блин, ну дерьмом же воняет, может это ты Никитон с перепугу, – оскалился Макс. Он подошел к окну и открыл его настежь. Зимний, холодный воздух ворвался в комнату. – Вообще-то странно, – Щука медленно подошел к своей кровати и неподвижно застыл на месте. – Что это такое? – на его лице застыло выражение ужаса.
Никитон нехотя подошел к другу и приглушенно присвистнул. Нижняя часть щукинского пододеяльника, которая находилась в ногах, была изгажена. Это был напряженный момент.
– Однако, Командор, ты оботравш, – присвистнув, промолвил Никита.
Щука, бедный и растерянный, как истукан, стоял перед собственной кроватью, и никак не мог понять, кто посмел сделать его оботравшем… Кто-то сделал его ЧМОШНИКОМ на всю Клюшку…
С утра Клюшка закипела, как чайник, который никак не снимали с плиты. Все уже знали: ночью Щуку – Командора сделали оботравшем. Напряжение, царившее с утра, сгущалось, даже воздух Клюшки пропитался страхом и дрожал, в преддверии надвигающейся грозы. Всеобщее лихорадочное возбуждение было необычно заразительно.
Никита перед завтраком подошел ко мне.
– Ты, Макса сделал оботравшем?
– У меня не было выбора, я просто его опередил.
Никита некоторое время молчал.
– Все идет к войне. Это у нас уже было два года назад, когда Макс с Батоном выясняли отношения из-за командорства. Но сейчас все серьезней. Я просто хотел тебе сказать, что я с тобой.
– Ты?! – моему удивлению не было предела.
– У тебя, что так много друзей, что откажешься еще от одного?! – Никита с прищуром посмотрел на меня.
– Спасибо, – прочувственно произнес я.
– На Чапу, Рыжего, Спирика также можешь рассчитывать. Я с ним уже переговорил.
– С нами еще Комар, – сказал я. – Никитон, когда завалим Щуку, давай жить без командорства.
– Меня оно также достало, – признался Никита.
– Значит, будем готовиться к войне, – с обреченностью констатировал я ситуацию.
Никита, нахмурившись, молчал.
– Большой Лелик утверждает, что война стабилизирует мировую обстановку, очищает от кризисов. Клюшке давно пришла пора очиститься, – задумчиво произнес Никита. – Это будет наш последний и решительный бой, – пропел он и грустно засмеялся. – Поможешь мне Стюардессу похоронить? – спросил он.
– Без базара, – согласился я. – Где хоронить будем?
– На нашем кладбище.
– Разве можно?!
– Кто запретит? – злобно ответил Никита.
– Нет, я не про это, – замялся я. – Просто кладбище человеческое, а мы там собаку.
– Стюардесса была в сто раз лучше многих из тех, кто на том кладбище лежит. Я ее похороню там, – твердо сказал Никита.
Я не стал переубеждать Никиту. Возможно, он был прав.
Запланированный хоккейный матч в последний момент поменяли на мини-футбол. В спортзале некуда было присесть, все лавки, стулья были заняты.
Ежегодно, накануне 23 февраля – дня Советской Армии, в спортивном поединке встречались сборные педагогов и обитателей за общедетдомовский суперкубок имени Лукьянова. Традиция была заложена еще старым директором. Ажиотаж вокруг суперигры был необычен: за последние годы общий счет составил 2:2. Капитаном сборной педагогов была Железная Марго, Вонючка отказался от такой чести, сославшись на изобилие работы. Большой Лелик, Гордеева, Сигизмундович, Гиббон, Комар, Зажигалка, Стасик, и я – вратарь – мы были костяк команды Железной Марго. Команду Клюшки возглавлял Щука, одним из нападающих был Никитон, он согласился войти в состав команды в последний момент, до этого категорически отказывался участвовать в суперкубке.