В какой-то мере логический аппарат робота, его электронный мозг, был упрощенной копией человеческого, и, наверно, потому, соприкоснувшись с разрушающим полем хаоса чужой планеты, он опустился на ступеньку ниже…
В электронном мозгу робота родилась странная картина: окружавшая его сложно организованная материя распадается. Рвутся ее связи, разрушаются сложные структуры. Распад должен захватить как можно больше пространства, распространиться во все стороны как можно дальше. Только так он и мог разрушить ненавистную металлическую тюрьму, в которой был теперь заточен его разум. Разрушив ее, он сможет вернуться в первозданный хаос. Соединиться с ним навсегда. Даже мысль об этом доставила ему огромное, ни с чем несравнимое наслаждение. Добиться этого будет нелегко. Отключение мозга, которого он так боялся, надолго, а может быть, и навсегда заморозит его в этой металлической оболочке. Лишит способности к самозащите…
Люди что-то подозревают, если они обнаружат его новое состояние, если поймут, что с ним произошло, они смогут обесточить все его цепи, уничтожить все уголки электронного мозга, где скрывается его только что проснувшееся сознание… Этого нельзя допустить ни в коем случае… Вот они подходят совсем близко. Сжаться. Исчезнуть. Пусть это чужое тело, лишенное воли, выполняет пока их команды. Он подождет. Надо лишь приспособиться, оставить для себя крошечный уголок электронного мозга. Не слышать. Не видеть. Не чувствовать. Только существовать в эмбриональном, зародышевом, полумертвом состоянии. Существовать, чтобы переждать, выжить и отомстить им потом за этот страх…
— Ну что там с ноль сорок восьмым? — Кирилин недовольно смотрел в узкую зеленую щель универсального анализатора психомоторных функций киберсистем. Он не выходил из ангара шестой час подряд, глаза слезились от усталости и напряжения. Техник включил тестовый аппарат.
— То же самое. Замедление в одну сотую.
— Оно мне не нравится.
— Но это же норма! Если обращать внимание на каждую сотку, надо разбирать все роботы подряд!
— Оно мне не нравится. Давайте на стол и этого.
Через три часа напряженной работы он был вынужден сдаться. Все системы кибера работали безупречно. Кирилин раздраженно швырнул на стол универсальный анализатор. Они гоняются за призраком, за химерой. Все автоматы ангара в полном порядке! Вот только из него непостижимым образом исчез человек, и контрольные системы дали ложный сигнал… Те самые системы, которые сейчас так безупречны во всех своих показателях, так безупречны, что в реально существующих нормальных автоматах этого быть не может! Эта мысль обожгла Кирилина. Он бросился к только что собранному роботу и повернул аварийный выключатель, полностью обесточивший его мозг. Сверкнула искра, гораздо более мощная, чем та, которую может родить напряжение в двадцать шесть вольт… Искра сверкнула и исчезла. Ее не поймаешь, не загонишь в анализаторы, не заставишь ответить на бесчисленные вопросы. Перестал существовать еще один робот. Аварийное отключение электронного мозга превратило его в металлическую коробку, начиненную радиотехническим хламом. Только на Земле, в стационарных условиях, станет возможна перезарядка информацией его логических блоков. А пока что корабль лишился еще одного автономного кибера, и он, главный кибернетик корабля, по-прежнему не знает, что доложить координатору.
Кирилин тяжело вздохнул.
— Похоже, мы больше ничего не найдем. Заканчивайте. Я и так опоздал с докладом Ренту.
Техники стали сворачивать проводные линии, разбирать и упаковывать приборы и инструменты, а Кирилин все никак не мог отделаться от ощущения только что перенесенного поражения. Чего-то он не уловил, что-то ускользнуло от него на самой грани понимания… Не хватило какой-то ничтожной мелочи. Может быть, точности приборов или упорства. Осталась лишь внутренняя убежденность, что с отключенными роботами что-то было неладно, а что именно — так и не удалось определить, и в этом приходится признаваться ему, главному кибернетику корабля…
С тех пор как в киберлогистике началась новая эра и все структуры электронных анализаторов были переведены с последовательного метода обработки информации на параллельный, они все больше приближались по сложности связей, по характеристике аналитических способностей к человеческому мозгу. Им уже не приходилось тратить драгоценное время вычислителей для опознавания каждой отдельной точки какого-нибудь объекта, они могли сравнивать его весь целиком с образцом, заложенным в блоке памяти. Но вместе с бесспорными преимуществами, вместе с колоссальным увеличением функциональных возможностей таких машин появились и их первые недостатки, может быть, не столь заметные и не столь уж важные на Земле…
Сложные системы всегда более уязвимы, чем простые. И, кроме того, с какого-то момента, когда количество электронных связей в управляющих блоках этих аппаратов перевалило за миллиарды, люди перестали их до конца понимать. Возможно, что автоматы даже начали свое собственное, незаметное в обычных условиях развитие… «Наверно, я слишком устал, в голову лезут бредовые мысли, такие же бредовые, как сам факт исчезновения Танаева из закрытого ангара, начиненного автоматами… Без участия самих автоматов это просто не могло произойти. Значит, надо продолжать поиски причины, а для успешных поисков необходимо разработать мало-мальски правдоподобную рабочую гипотезу.
Фактор, повлиявший на наши автоматы, наверняка находится вне корабля. Тут Рент безусловно прав. Мне важно выяснить, хотя бы предположительно, что именно происходит с электронными связями в управляющих блоках роботов. Количество этих связей даже в простейшем автомате так велико, что не хватит всей жизни проследить их полностью. Значит, надо искать другой метод, параллельный. — Кирилин горько усмехнулся: — «Смогли же мы применить его в конструировании электронных машин — значит, нужно и самим учиться мыслить конструктивней, масштабней, а не перебирать подряд все возможные варианты… Легко сказать… Но все же… Энтропийное поле в первую очередь разрушает самые сложные связи. А это как раз те, что соединяют логический центр электронного мозга с основной программой. Как только они разрушаются — произвольно образуются новые, заменяющие их, более простые… Здесь что-то есть. Это надо проверить на стенде…»
Кирилин вошел в центральную кают-компанию в момент, когда спор о том, как помочь Танаеву, потерял основное направление. Вся дискуссия раздробилась на многочисленные частные стычки по второстепенным вопросам. Люди устали. Один только Лонг твердо гнул свою линию и не собирался уступать координатору. Впервые Рент натолкнулся на такое упорное сопротивление своего помощника по научной части. Возможно, это случилось потому, что в том, как Рент вел дискуссию, в его явном нежелании выслушивать серьезные возражения чувствовалось слишком много личного. И очень может быть, что Лонг знал: окажись на месте Глеба кто-нибудь другой, координатор не стал бы сражаться с таким упорством, поставив на карту буквально все. Слишком много лет совместной службы связывало их с Глебом, слишком старая дружба, к которой теперь еще примешивалось чувство вины координатора перед Глебом.
Все это, видимо, учитывал Лонг, и, послушав его внимательно минут пятнадцать, Кирилин решил, что на этот раз, пожалуй, дальновидней и осмотрительней Рента был его заместитель. Вот только невозможно было определить заранее, к чему приведет выжидательная позиция, на которой он настаивал. Слишком сложно и неожиданно развернулись события. Нужно было действовать, но никто толком не знал, как именно…
— Вспомни историю с гибелью геологов! — продолжил дискуссию Лонг, пуская в ход свой последний козырь. — Ты отстранил Глеба именно за непродуманные, слишком рискованные действия. Именно из-за них. А теперь ты сам настаиваешь на чем-то подобном, на предприятии, последствия которого могут быть намного серьезней, чем выстрел Глеба, являвшийся лишь ответом на нападение!